Шрифт:
– Тебе приятно?
Я прошу водителя остановиться: дескать, нужно отойти на пару минут. Тот тормозит. Отлить не
против вся бригада, поэтому расходимся по сторонам. Я специально иду за заведующим
партотделом: во-первых, он еще и секретарь первичной партийной организации редакции, а, во-
вторых, самый солидный по возрасту. И, рассказав о казусе, прошу, когда вернемся, сесть между
мной и нестандартно ориентированным фотокором. Он смеется, но обещает.
Возвращаемся к машине. Фотокор садится с одной стороны, завпартотделом – с другой, а я, обойдя авто, пытаюсь пристроиться с боку старшего товарища. «Нетрадиционал», не будь
дураком, выходит из машины, тоже ее обходит и просит меня:
– Подвинься!
Сдаю назад: мол, садись. Тот усаживается. А я снова двигаюсь в обход, дабы занять более
приемлемую позицию. Мой воздыхатель выбирается из автомобиля и собирается перебраться на
другую сторону. Но тут вмешивается завпартотделом, причем безапелляционным голосом.
Фотокор что-то зло бурчит, однако подчиняется. Водитель и заведующая отделом писем не
скрывают своего смеха.
Въезжаем в Овруч. Вот и типография, где находится лаборатория фотокорреспондента – ему
сходить. Выбираясь из машины и уже не стесняясь коллег, он начинает уговаривать меня пойти с
ним, дабы поглядеть, как делаются снимки. Но дураков нет. Однако я ошарашен: разве такой
человек имеет право работать в редакции?!
***
Хотя я и стал заочником по принуждению, связи с курсом не теряю. А там снова – нешуточное
дело. Мой уже упоминавшийся в этих записках товарищ Анатолий Згерский написал курсовую о
батьке Махно. Причем не с позиций официального безоговорочного осуждения. Что тут началось!
Причем ситуация выглядела весьма интересно. С одной стороны, парня – студента т. н.
партийного факультета – надо безоговорочно исключать. С другой, кому-то ведь за
«идеологический недосмотр» придется отвечать. И первым делом Анатолию предложили
курсовую тихонечко забрать и написать новую. Тот – ни в какую. Тогда к декану пригласили его
жену Аллу Ярошинскую – тоже нашу однокурсницу. Повлиять на мужа не смогла и она. И
«махновца» исключили (какой он уже по счету на курсе?).
Мужеством товарища я, конечно, восхищен. Но считаю его зряшным. Все-таки нужно было на эту
тему работы не писать. Ведь никому ничего Анатолий не доказал, а получение высшего
образования теперь для него весьма проблематично. Не лучше ли было, диплом все-таки
получить, а уж тогда высказывать собственную точку зрения?
Впрочем, со стороны судить легче. Я же почему-то в свое время тоже «спорол горячку». Так что –
не судите, да несудимы будете.
***
В Овруче, между тем, перешли с супругой практически на нелегальное положение. Почему? Аи
очень просто.
Ее далекий родственник – прапорщик – уехал служить в Германию на пять лет. И оставил свою
квартиру в райцентре нам. Во-первых, какой никакой присмотр. Во-вторых, гарантия, что в нее
КЭЧ не заселит какого-нибудь безквартирного офицера.
Это жилье представляло собой две комнаты в трехкомнатной квартире. Отопление – печное.
Удобства – во дворе. Но мы были несказанно рады. Все-таки не тащиться обоим ежедневно на
работу за 20 километров из села, где обретались родители жены.
К тому же, третья комната стояла на замке, так что чувствовали себя вольготно. Однако все
закончилось, когда туда заселили семью майора, переведенного в Овруч откуда-то издалека. Он, узнав, кто мы такие, тут же нажаловался начальству: мол, в военном доме живут гражданские без
каких-либо прав на это, а он ютится в одной комнатке.
Первый раз комиссия явилась, когда меня не было дома. Супруга – умница! – не растерялась от
неожиданности. И заявила, что мать уехавшего в Германию дала нам ключ всего на несколько
дней, и мы тут вовсе не живем. С тирадой о недопустимости подобного, она тут же согласилась и
сказала, что завтра же нашей ноги здесь не будет. Может, вначале она так и сама думала. Однако, посовещавшись вечерком, решили держаться до конца (но таким образом, чтобы не повредить
владельцу – чем черт не шутит, еще отберут).
Первым делом заклеили все окна старыми газетами. Забрали с кухни свои кастрюльки, ложки и