такова. Хиреет суконная фабрика. Вот-вот обанкротится. Но, к счастью, сюда по распределению

приезжает выпускница техникума Инна Зорина – этакий Ломоносов текстильной

промышленности.

В первое же посещение цеха всем героиням героиня невольно отмечает, что «сельфакторы

устарели и их надо заменить». Еще через минуту доказывает: выход ровницы на аппаратах можно

увеличить, вопреки утверждениям конструкторов о невозможности этого. Немножко позже

окажется, что определяют расход ткани тут «еще дедовским способом» (а Инна совершенно

случайно в техникуме работала над проблемой автоматизации именно этой операции). Дальше –

больше. Девушка предлагает значительно экономнее технологию изготовления ровницы, повышение скорости машин, новые рецепты эмульсии.

Остается добавить: все эти предложения мгновенно воплощаются в жизнь, и фабрика, которая

дышала на ладан, начинает выполнять планы.

А что же главная героиня? Она успевает обсудить с подругой новый фильм, помочь подшефному

колхозу, наладить культурно-массовую работу, открыть на предприятии книжный киоск без

продавца, разработать чертежи для подъемника, писать в районную газету очерки ...

И это, извините, литература? Нет, скорее классический образец, пособие, как писать не надо.

Понимали ли это те, кто подписывал «производственную повесть» к печати?

Да, все действующие лица повести, как на подбор, «красивые» и «хорошие». Вот примеры:

«хорошая женщина» (стр. 11), «красивая женщина» (стр. 14), «высокий такой, красивый ...» (стр.

27), «на ее красивом лице» (стр. 29), «красивый учитель» (стр. 29), «красивая девушка» (стр. 39),

«мама твоя – просто красавица» (стр. 39), «с красивым мужчиной» (стр. 43), «красивая, веселая, трудолюбивая» (стр. 50), «казалась особенно красивой» (стр. 53), «движения ее красивых пук»

(стр. 72) и т.д. вплоть до конца повести.

Так и хочется воскликнуть словами известного литературного персонажа:

– Ваня, не делай нам красиво!

***

Сочувствую авторам, у которых душа органически не уживается с понятием «серпа и молота» в

литературе!

***

Редактор районной газеты «Нова праця» попросил выручить: смотаться на ближайший колхозный

животный двор и сделать оттуда материал.

Уехал. Вот и ферма. Знакомлюсь с людьми. Беседую. Записываю. И направляюсь ко второй

ферме, расположенной в сотне метров.

На воротах стоит доярка:

– Что, сначала у ТЕХ побывали? Уже наслушались!

– Представляю, что они вам наговорили, – подключается к разговору еще одна женщина, вышедшая из здания.

«Вот там материал в руки плывет! – радуюсь я. – На сто процентов – проблемный».

Во время разговора с коллективом выясняю причины вражды двух коллективов одного колхоза.

Возвращаюсь, ночью готовлю материал – бесспорно, гвоздь номера. Утром в предвкушении

заслуженных добрых слов сдаю редактору.

И …получаю по башке административной мешалкой. Мол, слабый я профессионал: вместо того, чтобы написать, как люди перевыполняют планы по надоям, я копаюсь в грязном белье. Короче

говоря, подвел редакцию: материал забраковано, а ставить нечего.

Под конец беседы мы поссорились. К сожалению, весовые категории у нас разные: я – приезжий

молодой студент-недоучка, он – местный уважаемый редактор.

Вышел и подумал: наверное, долго в таких условиях работать не смогу.

***

В предисловии к производственному роману В. Маняка «И сошел день» написано: «В книге идет

речь о глубокой и искренней любви начальника шахты Алексея Грибуна к художнице Ларисе».

Не спешите, читатель! Сей пассаж вас только дезориентирует. Поскольку именно глубины и

искренности в отношениях главных героев и не чувствуешь. Такой себе разговор заводных фигур

– бледный отпечаток настоящих чувств, а не живых людей.

А уровень диалогов?! Особенно если учесть, что герой любит «копаться в историческом фактаже», разбирается в «Ипатьевской летописи», а духовный советчик у него – Спиноза.

Вот один – из наиболее удачных:

«– Я хочу узнать, как дух времени (!) проникает в поры человеческого тела.