Голос старика звучал глухо, отрывисто, взгляд застыл в одной точке. Вильяра перебила:

– - И ты согласился? Латира, я слышу, что ты не лжёшь, но зная тебя, мне трудно поверить твоим словам.

– - Ты ещё не поняла, малая? Я сел в яму на колья. Мне было запрещено путешествовать угодьями клана, а на изнанке сна меня караулит смерть. Я не теряю надежды и не оставляю усилий -- освободить свои сны, но пока не преуспел. Да, летом я мог напроситься на ладью к мореходам, но куда мне плыть? Зачем? Силы тают, дни сочтены, никто нигде меня не ждёт. Я -- неудачник, потерявший свой клан, угодья, уважение большинства мудрых, друга -- старого Вильяру... Ты скажешь, я поддался унынию, и будешь права, малая. Но Старший Наритьяра, правда, надёжно меня обложил. Кстати, он не подтвердил полномочия, данные мне твоим предшественником. Ярмарка -- никаким краем больше не моя. Очень скоро там стало не протолкнуться от бродячих Наритья и беженцев с Арха Голкья. Они до поры вели себя очень смирно, но под рукой их держал уже не я. Когда ты доучилась, мудрая Вильяра, я очень ждал, что ты посетишь эту часть своих угодий и наведёшь там порядок.

– - А почему ты не искал встречи со мной сам? Почему не позвал, не передал весточку?

– - Я боялся, не доверял никому, и я не могу об этом говорить.

– - Ещё одна смертная клятва?
– - спросил нав. Что-то в Латириной истории его крепко царапнуло... Нет, даже не в самой истории, а нечто из его собственного, напрочь забытого прошлого. По ассоциации, старик и смертная клятва, и что?

Латира молча кивнул, Вильяра зарычала сквозь сжатые зубы.

– - Я думала, ты смелый, Латира. Думала, тебе давно нечего терять, а потому -- нечем грозить.

– - Нет, малая, мне есть, что терять. Пока я не передам другому мудрому мою тайну... Вот пока я этого не сделаю, я не имею права уходить к щурам. Жизнь мне дорога, и угроза ей -- не пустая угроза.

– - Старший Наритьяра хотел вытрясти из тебя эту тайну?

– - Нет, он добивался моего молчания и невмешательства в некоторые их делишки. О тайне он просто ничего не знает, и не должен узнать. Я десятки зим думал, не довериться ли главе Совета и Нельмаре, хранителю знаний, но даже им -- не решился. Почти собрался открыться твоему предшественнику, но не успел. Я готов рассказать тебе, мудрая Вильяра.

– - Как любопытно: ты не видел меня две зимы, и ты мне вдруг доверяешь?

– - Я вижу тебя, я слышу тебя, я знал тебя до посвящения и знаю твои нынешние дела в клане. Новости на ярмарку стекаются отовсюду, я умею их слушать. А главное, выгода, которую может принести мудрой Вилья новое знание, не настолько велика, чтобы утратить рассудок и осторожность.

– - Осторожность? Это ты про кого-то другого, Латира. У меня её нет и не было, так все говорят.

– - Значит, остаётся рассудок, и твои молодые лета сохранили твой ум гибким. Это важно!

Может, и важно, но Вильяру явно занимало иное. Напряжение расходилось от неё волнами, кажется, колдунья едва не теряла контроль над силой. Даже крепко спящий зверь засучил лапами и заскулил, а нав прикинул, на какое расстояние сможет построить портал на остатках энергии, хватит ли, чтобы укрыться от буйства разъярённых стихий? Ой, вряд ли! Значит, лучше действовать по-другому...

Знахаркина дочь едва дышала от горя и леденела от гнева. Жуткое поветрие, которое осиротило её, уничтожило без малого три сотни двуногих, было, оказывается, не прихотью стихий -- злодеянием беззаконной погани, посмевшей называть себя мудрым! Вильяра не усомнилась в словах Латиры, слишком хорошо помнила несвязные речи матери: "Он зацепил меня за мой дар и моё призвание и вверг в пучину", "Он ненавидит мой род, противостоящий смерти, он рад был поймать меня и погубить вместе с моими самыми дорогими", "Ради прихоти он опустошит сотню миров, ради могущества своего клана изведёт тысячи охотников, ради собственной власти -- погубит Голкья". Мать бормотала подобное, не умолкая, в свои худшие дни. В хорошие -- уверяла дочь, будто иногда просто бредит, и явно лгала при этом. Но ни в плохие, ни в хорошие дни несчастная знахарка так и не назвала дочери имя беззаконного колдуна, только безличное "он"!

Мудрая Вильяра изо всех сил сохраняла видимость спокойствия и способность соображать, слушала Латиру и задавала вопросы, но неуклонно зрела до того, чтобы убивать мыслью на расстоянии. Он -- Наритьяра? Который? Или все трое замараны беззаконием? Латира даже из-под клятвы выдал очень примечательное: "их делишки". Так пусть хранимая стариком тайна подождёт, как бы велика и важна она ни была!

– - Мудрый Латира, скажи, может, ты знаешь? Моя мама когда-либо ссорилась с кем-то из мудрых?
– - собственный голос вдруг показался Вильяре чужим.

Латира смотрел ей в глаза, не мог не видеть, что с ней творится, и щурился, будто от ветра. Нимрин вдруг накрыл её руку своей, переплёл пальцы, чуть сжал и почти беззвучно -- скорее угадаешь, чем услышишь -- затянул Зимнюю Песнь Умиротворения. Вильяра вдохнула и выдохнула, трудно, сквозь оскал стиснутых зубов, но всё-таки смогла дышать и жить дальше. И выслушать -- щуровым трактом от луны до солнца, через горелый стланик, ледяные заторы и кишки гнилой рыбы -- ответ Латиры.

– - Мы с твоим предшественником тоже задались этим вопросом и спросили её. Если очистить знахаркин рассказ от пустых проклятий и свести вместе с тем, что знали мы сами... Тебе говорили, что у твоей матери была старшая сестра?

– - Знаю, тётка умерла до моего рождения, и всё.

– - Твоя тётка уродилась не такой одарённой колдуньей, как вы с матерью, но она была отличной повитухой. Мудрые пригласили её на Марахи Голкья, женщины там стали слишком часто умирать родами. Она отправилась в долгий путь и, достигнув угодий Наритья, поселилась в большом и богатом доме Поджи. Сначала её приняли как дорогую гостью и обеспечили всем необходимым для её ремесла, как с самого начала уговорились между собой мудрые кланов Вилья и Наритья. Когда в начале следующей весны Поджа назвал повитуху своей женой, этому никто не удивился, малая. Как и многие женщины твоего рода, повитуха была необычайно хороша собой. Свадьбу сыграли очень рано, задолго до первых ростков, и этому тоже никто не удивился. На юге высокое солнцестояние приходится на долгую и светлую весну, жизненные силы и страсти пробуждаются раньше, чем у нас. Молодая жена родила дочь до летнего равноденствия, так рано, что до тёмных лун успела зачать и родить вторую. Оба ребёнка выжили, но это были девочки, а Поджа хотел сына. Следующей весной женщина снова понесла, и снова очень рано. Она слабо владела мысленной речью, но всё-таки дозвалась сестры и пожаловалась, что всё идёт не так: её служение повитухи, её семейная жизнь, её очередная беременность. Она была вне себя от злости, отчаяния и страха, она опасалась за свою жизнь. Она жаждала исполнить брачный договор, родив мальчика, и поскорее уехать прочь с Марахи Голкья, домой. Твоя мать беспокоилась о сестре и обратилась к тогдашнему Вильяре, он попытался помочь, но по закону и обычаям уже не отвечал за повитуху: выйдя замуж в дом Поджи, она перешла из Вилья в Наритья. Моему другу на это довольно грубо указали и посоветовали заниматься делами своего клана, а не совать нос в соседские. А мне, как "позорищу мудрых, пережившему свой клан", запретили "шмыгать в угодьях Наритья" ещё давным-давно.