Вильяра глухо зарычала:

– - Кто из Наритьяр тогда был?

– - Их было уже трое. Рассказывать дальше?

Мудрая кивнула. История причиняла ей боль, сходную с болью нарыва: чем дальше, тем нестерпимее. Но может, если дослушать, гнойник прорвётся, и наступит облегчение?

– - Плод рос быстрее предыдущих, и повитуха очень надеялась, что носит мальчика. Она успокоилась и не пугала сестру до последних недель, когда ребёнок вдруг встал поперёк. Она поняла, что сама вряд ли справится, и стала просить помощи у местных повитух. Но те одна за другой отказывались, мол, северянке родить, как по нужде сходить, а если не так, они и не знают, что делать. Роды начались, крупный ребёнок не развернулся правильно. Опытной повитухе не нужно было объяснять, к чему идёт, и она приготовилась взрезать себя, чтобы спасти хотя бы ребёнка, но прежде послала зов сестре -- попрощаться.

Боль захлестнула Вильяру и вырвалась по-детски отчаянным шёпотом:

– - Мама не могла её оставить!

Латира согласно склонил голову:

– - Она и не оставила. Пришла в дом Поджи по изнанке сна, со всеми своими инструментами и снадобьями. Для непосвящённой это почти невозможно, но она это сделала. И второе невозможное совершила -- вынула ребёнка из материнского чрева, сохранив жизнь обоим. Поджа прыгал от радости, увидев сына. То, что жена еле жива, его заботило мало, ведь рядом другая красавица, моложе и свежее. Знахарке совершенно не понравился ни ухажёр, ни обстоятельства ухаживания, она не стала этого скрывать. Не скрыла и желания забрать сестру домой вместе с племянницами, поскольку брачный договор выполнен: девочки -- роду матери, мальчик -- роду отца. Поджа стал настаивать, что мальчиков должно быть столько же, сколько девочек, но услышав, что детей у жены больше не будет, пообещал освободить её. А пока разрешил сёстрам пожить в доме, чтобы старшая оправилась перед дальней дорогой. Дали бы им уехать, неизвестно, но сын Поджи умер двенадцати дней от роду, и старшая сестра ушла ко щурам вскоре после него, как ни билась над обоими младшая. Тогда глава дома приступил к знахарке с одним из пунктов брачного договора, который на севере почти не вспоминают, а южане -- редко забывают. Если замужняя женщина умерла, не родив сыновей, и у неё есть свободная сестра, она должна занять место умершей в доме её мужа. Знахарка возразила, что сын-то родился, отец принял его на руки и назвал имя. Тогда Поджа обвинил её, что она злокозненно уморила его жену и дитя, и если не восполнит ему эту убыль, то он, властью главы дома, объявит её вне закона, а мудрые клана Наритья подтвердят его решение, и три их голоса больше единственного голоса от клана Вилья. К тому же, вот они, трое мудрых, в его доме, а Вильяра -- далеко.

Нестерпимо!

– - Беззаконие -- принуждать женщину к замужеству!
– - Вильярины слова падают камнями в пропасть.

– - Увы, но законы можно толковать и так. Я не знаю, чем ещё там грозили, как давили, но твоя мать покорилась. Она осталась с Поджей, быстро забеременела и с первого раза родила сына. А когда минуло три луны после родов, и муж стал приступать к ней снова, не слушая, что она ещё кормит грудью, что договор выполнен, и пора освободить её -- тогда она сбежала по изнанке сна в дом своих родителей. Наритья были в ярости: и мудрые, и главы домов, все требовали выдать беглянку назад. Старый Вильяра отказался наотрез и пригрозил, что если увидит или учует кого-то из Наритьяр в своих угодьях, то пусть они пеняют на себя, и что купцам, мастерам и странникам Наритья в клане Вилья тоже больше не рады. Старший Наритьяра сгоряча созвал Совет, поперёк воли Вильяры -- на здешней ярмарке, но почти никто из мудрых его не поддержал, ещё и попеняли за диковинные брачные обычаи его клана. Знахарка свидетельствовала против Наритья и для всех, способных слышать, очень внятно разъяснила, почему женщины Марахи Голкья живут мало и плохо, и чем тамошние порядки поперёк закона и обычаев, вкупе со здравым смыслом. Кое-кто из Наритьяр тогда прошипел, что зато его клан растёт, а не прозябает, как некоторые, и скоро Наритья установят на всей Голкья новый закон и обычаи, гораздо лучше прежних, а ведьма-свидетельница пожалеет о своих делах и словах ещё раньше. Его мало кто расслышал, да и чего не ляпнешь в перепалке? Склока из-за беглой жены побурлила и утихла с первым снегом, Наритья отступили, даже принесли извинения Вилья. Зимой твои мать и отец познакомились, весной поженились, летом родилась ты, на следующее лето -- твой младший брат...

– - А зимой пришло поветрие, и все умерли. И мой предшественник не обвинил Наритьяру в беззаконном колдовстве... Ни одного из них, -- как бы спокойно подвела итог мудрая.

– - У нас было невнятное свидетельство обезумевшей от горя женщины, которая так и не назвала никаких имён. Она говорила: "Я не знаю, кто это был. Я думаю, что я знаю, больше некому, но я не знаю наверняка". Она просила спеть над нею Песнь Познания, так как её рассудку хуже уже не будет, и в конце концов уговорила на это мудрого Вильяру, но доказательств вины кого-либо из Наритьяр он так и не добыл.

– - Значит, я накажу их всех сама, безо всяких доказательств!

Нарыв лопнул, разом стало легко и совсем не больно. Вильяра улыбнулась и закрыла глаза, мгновенно уходя на изнанку сна. Даже Нимрин не успел в этот раз тяпнуть её за ухо. Она прыгнула в ледяной лабиринт, твёрдо зная, что превозможет ловушку, сыграет с её строителем по собственным правилам. И когда вокруг выросли знакомые ледяные стены, она не заскользила под уклон, а зашагала, будто по ровному, озираясь по сторонам, видя тут и там вмёрзшие в лёд тела, но пока особо не приглядываясь. Их было не меньше десятка, и все они умерли давно, однако откуда-то тянуло свежей, едва подмороженной кровью. Вильяра двинулась на запах, готовая к разным пакостям, но не к тому, что увидела. На ледяных шипах висело изувеченное тело Старшего Наритьяры. Она подошла вплотную, заглянула в безнадёжно мёртвое -- ни малейших сомнений -- лицо наставника. Мудрый расставался с жизнью очень мучительно, а больше ничего по его выпученным глазам и страдальческому оскалу было не понять. Чтобы колдун, не погибнув сразу, не попытался сняться с шипов -- удивительное дело! Или его придержали так, или начал умирать не здесь... Вильяра почуяла опасность, и прежде, чем ледяные стены с гулом и грохотом обрушились, успела сделать две вещи: выдрала у мертвеца серьгу -- знак мудрого -- вместе с изрядным клоком шерсти и убралась, откуда пришла.

Первым делом проверила, что трофеи с собой, вторым -- чмокнула в губы ошалевшего Нимрина, которому свалилась на руки, третьим -- увернулась от подзатыльника Латиры. Вместо неё попало тому же Нимрину, но он перехватил руку мудрого и рявкнул, будто на упряжных зверей:

– - Все -- стой!

Все застыли, кроме Юни: тот подскочил, повалив остальных, испуганно взвыл и замер...

– - А теперь, на место. Медленно, -- в голосе воина было столько власти, что попробуй, ослушайся, -- Все садимся, а ты, мудрая Вильяра, рассказываешь, куда ходила.

– - Да уж, малая. С твоею прытью.., -- Латира растревожил рану и теперь с трудом переводил дыхание.

Убедившись, что старику не станет хуже, Вильяра начала с главного:

– - Старший Наритьяра мёртв, и это не я! Похоже, он погиб тогда же, когда пропал. Я нашла его в ледяном лабиринте. Я победила эту ловушку, но не успела осмотреться толком, как всё рухнуло. Там были ещё другие мертвецы, старые, в толще ледника, я их не опознала.

Вильяра старательно гнала мысль, что одна из фигур во льду страшно похожа на маму: лица не было видно, но узор на куртке -- до боли знакомый.

– - А теперь докажи-ка, мудная, что это не ты заманила в ловушку и убила своего наставника, -- Нимрин подался вперёд и пронзил её неприятно пристальным взглядом.

– - Что?!
– - Вильяра опешила.
– - Да как ты смеешь обвинять меня во лжи! Да это худшее...

Чужак примиряюще улыбнулся и сбавил тон:

– - Положим, я-то вижу, что ты сказала правду. Но мы тут выслушали историю о любителях возводить несусветную напраслину. У тебя будет, что возразить на подобное обвинение?

Мудрая озадачено замолчала, потом медленно разжала кулак с трофеями. Она смотрела на серьгу с окровавленной дужкой, на белый пушистый клок.