Повесили объявление, не надеясь особо на успех. Почти у каждого колхозника свой кусок земли. Есть где копаться, хватает на еду самому, скоту, остается еще и на рынок.

Солнечной осенней порой, когда на селе все от мала до велика сидят в борозде, в отпуск к отцу приезжал сын Филиппа Индулис с женой Лаумой. Помогали привести в порядок хозяйство, выкопать и схоронить на зиму картошку.

Филипп уговорил свою Эрнестине и обоих рижан обойти колхозные картофельные поля. Добыча первого дня была впечатляющей. Зиемаи продолжили сбор и во второй, и в третий дни. И так всю неделю. В воскресенье из Риги примчался внук с сокурсницей Санитой. Дело стремительно двигалось к свадьбе. Поэтому с дедом и с родителями надо было по-хорошему. А когда Филипп предложил поработать и в седьмой день недели, молодые не отказались.

Мешки с картошкой в три ряда заполнили пятачок перед клетью. Часть из собранного продали в заготовительную контору. Еще часть, и немалую, Филипп отвез на рынок.

Энтузиазм Зиемаев заразил ближайших соседей. Вскоре едва ли не весь колхоз ринулся в поле собирать остатки. Легковые машины и грузовики курсировали в недалекий закупочный пункт и обратно. За картошку платили хорошо. Кто рассчитывал продать подороже, направлялся с грузом прямо в столицу или на взморье: в Юрмалу.

На обработанной культиватором земле теперь копошились и в будни, и в выходные.

Наверняка все кончилось бы благополучно, не затянись в колхозе уборочные работы. Надвигалась зима, а фермы еще не были к ней подготовлены.

Приехал председатель агропромышленного объединения. Вначале обрадовался, что народ с таким рвением, да еще в третий раз, подбирает остатки. Но потом случайно узнал, что деятельность эта небескорыстна. Руководитель сельскохозяйственной жизни рассвирепел. Коротко выразил свое недовольство и помчался обратно. Сложившуюся в колхозе ситуацию в тот же день обсудили в районном комитете партии. На той же неделе провели собрание коммунисты колхоза.

— Разве нельзя было заседать в конце месяца, когда б собрали урожай? — спросил перед началом Филипп.

Этой исполненной изумления интонацией он открыл шлюзы, а сам встал под створы. Поток накрыл его с головой.

Вообще-то задумано было обговорить, что нужно немедленно сделать, чтобы зима не застигла врасплох. Но все выступления повернулись против Филиппа.

Старый механизатор долгие годы на собраниях всех критиковал. Теперь ему воздавалось сторицей.

— Член партии со склонностью к спекуляции! Как это понимать?

— Когда увидел, что можно хапнуть из колхозного котла, позвал сына, сноху, внука и еще одну чужую, которая даже не член семьи.

— Привлек людей, которые не состояли в колхозе, хотя ясно и четко было сказано — только для членов!

— Коммунист, а какой дурной пример подал! Люди подумали, раз Зиемаю можно, почему нам нельзя?

— Каждый, кто свое отработал, может уйти на пенсию. Но у нас, коммунистов, не бывает пенсионного возраста.

— Мы не имеем права прощать Зиемаю его поступок. Именно возраст заставляет спрашивать с него строже, чем с кого бы то ни было.

— Предлагаю объявить выговор. С занесением или без занесения в личное дело — как решит собрание.

Филипп поднял руку.

— Этой осенью со всех площадей под картошку остаток собирали трижды. Могли бы еще два раза пройти — и все равно было бы что насыпать в мешки. Так вот я хочу спросить: как вы намерены поступить в следующую осень?

— Товарищ Зиемай, это технологический вопрос. Сейчас речь идет об идеологии. Понимаете? Об идеологии.

В день собрания рано утром у Филиппа побывал секретарь колхозной парторганизации. Когда гость уходил, Зиемай вышел вместе с ним.

— Провожу — будет день длиннее.

Это у него была присказка. Филипп считал, что день продлевают дела.

Разве мог старик предположить, что нынешний денек и без того затянется, а он окажется виноват, что в колхозе застопорились осенние работы и фермы не подготовлены к зиме.

Решение о выговоре без занесения пенсионер воспринял спокойно.

Погода прояснялась.

Ночь могла прийти с морозом.

Когда все поднялись с мест, Филипп сказал:

— Я понимаю, вам выгодней, чтоб добро сгнило, — меньше хлопот будет.

ДРОВНИ

Хочешь знать, как я попал в травматологию? Эх, душа из меня вон! Очень просто. Прострелил ракетой провод, вот и лежу. Тебе-то что, можешь на костылях шкандыбать. А мне, говорят, валяться еще ой-ой-ой сколько. Хотя поваляешься тут, как же. Чуть шевельнешься — как током ударит.

Какой ракетой, спрашиваешь? Той самой, которую на радостях в небо запускают. Могу поклясться: заставь тебя нарочно провод прострелить, ни в жизнь бы не попал. Я — тоже. Но тут как пульнул я — швырк! — прилипла и висит. Несколько секунд провисела. Потом, видно, перекалилась, и провод — пополам. Поначалу все гогочут, прыгают как ошалелые, вот это номер, вот это да!