Влада разминает затёкшие во время сна руки, допивает вчерашнее вино из заляпанного губами и пальцами бокала, изгоняет из ванной комнаты одну из подруг Катерины.

Настроение по нулям. В бокалах по нулям.

Она смывает с себя ночной пот и курит прямо в душе.

Кто-то осатанело стучит в дверь. Долго, назойливо, беспрерывно. Посылается нахер Владой без особых колебаний.

— Нихуя, — кто-то встречает её за порогом ванной, — ты резкая на поворотах, — пришпоривает её наспех составленной характеристикой первого впечатления к двери.

Он отдалённо напоминает Мирона. Только это его худшая из копий, если имеются ещё.

Он — воплощение мужского Армагеддона — пьян (перегарит в задымлённое «Винстоном» пространство ванной), небрит (трёхнедельная щетина окаймляет грубый, как нос ботинка, подбородок), голосист (хрипит криком в интервалах между словами).

— Мой брат сломал ногу, мне сказали, что эта информация тебе особенно пригодится, — посол «дружественного» рода Вишневецких выражается предельно ясно. — Ты будешь нашим представителем в больнице.

Кто бы сомневался, что он брат химика.

Она оказывается в западне «Дмитриевич».

За что?

***

Катерина варит кофе всем нетрезвым.

Свадебный макияж скрывает её бледность, затирает признаки нервоза.

Влада сталкивается с ней на кухне, становится в очередь за кофе. Получает по блату вне очереди (ибо представителям везде дорога), выходит на террасу под размасливающееся по небу солнце.

— Его сбила машина, — сдержано произносит Катерина, заходя следом. — Всего лишь перелом левой ноги и пара ссадин, — голос отяжелен горечью. — Решил делать подарок любимой, — Влада дёргается, — дочери, — Влада выдыхает.

— Я не поеду в больницу, Кать.

Воздух ещё недостаточно нагрет, чтобы вибрировать, но вибрирует от её слов.

— Ещё как поедешь, Владик, — звучит как-то кощунственно из её уст. — Энергетика будет чище без тебя на свадьбе, — раскаляется вместе с солнцем. — Хоть на одну траурную рожу меньше. И папа желал тебя видеть.

***

Владу высаживают напротив ворот городской клинической больницы под двадцать третьим номером; только Петька шепчет «прости».

Бахилы, ступени, белые халаты, запаянные палаты.

И по истрепавшемуся на языке «Вишневецкий Мирон Дмитриевич» на каждом этаже.

Такого пациента нет.

Сукины дети.

Все.

Могла бы догадаться по тому, как лица гостей в квартире были удивительно расслаблены.

Такси везёт её в усадьбу, где пройдёт свадебная попойка. В салоне автомобиля чувствует себя заброшенной и одинокой; у бабы Веры взяла сто очков форы (едва ли старушка может побороться с ней за звание «брошенка года»).

Влада готова проклясть род Вишневецких за одиночество, но голос матери в ней призывает любить врагов своих.

***

— Как я заебался в этом смокинге, Владик, — Петька, изнывая от жары, оттягивает чёрную бабочку на шее. — Прости меня…

Он такой же, каким был в прошлом мае, только чуточку в смокинге, чуточку женат, чуточку под каблуком Катерины.

— Новое положение обязывает, терпи, — ей есть, что ему предъявить, но это уже не важно.

Боль по утраченному Никонову во Владе рассасывается со слов тучной женщины, регистрирующей брак, — «готов ли ты…»; регистрацию которого она не видела.

Крышка гроба заваривается сваркой; кое-где для прочности забивается гвоздями.

Она, может, достанет его тогда, когда он разведётся; может сама ляжет в соседний, когда выйдет замуж.

Перед Владой проносятся бутылки с шампанским. И всё становится изумрудным, не потому что май выкрашивает лесные стены в зелёный, а потому что она смотрит сквозь стёкла бутылок, или сама влезает внутрь через узкие проходы горлышек.

Они пьют с Павлом Дмитриевичем.

В свете мигающих алкогольных софитов он не кажется ей оцыганенным самогонщиком сорока двух лет. Его побрили в принудительном порядке, промыли водочные вены крепким кофе, заставили пойти на обман ради Катерины.

На торжественной части он предавался унынию (из рассказов «немножечко о себе»).

Сейчас передаёт Владе блокнот с матерными словами, что записал на регистрации.

Этот «Армагеддон» самый нормальный здесь, несмотря на участие в подставе.

Громкий и бесшабашный, ссутулившись, клонит голову над бокалом шампанского. Запах спирта, утонувший в пузырьках, приводит в немую ярость; зато маленькие бутылочки с контрабандной водкой греют внутренний карман пиджака.

«Зови меня Пашка» подливает водку в чай Владе; водки там на восемьдесят пять процентов больше, чем чая.