– Наконец-то вы добрались! – радостно объявляет он. – Все уже заждались, Китнисс. Неужто вы так долго выбирали платья?

Значит, он в курсе того, что сегодня на мне будет наряд Цинны. Ехидство и колкость этой фразы не укроется от моих ушей – злость закипает в жилах, но вместо грубого ответа я обольстительно улыбаюсь и выдаю:

– Мы никак не могли найти «сердцевину» моего образа, Плутарх, – сладко протягиваю я.

Я знаю, сколько удивленных глаз приковано ко мне на этот раз, но этой внутренней перепалки не понять никому, кроме нас с Плутархом. И я продолжаю разыгрывать спектакль, как по нотам.

– Неужели мы опоздали?

– О, нет. Мисс Мейсон… ее одеяние слегка не подходило к тематике нашего мероприятия, – запинаясь, отвечает Хевенсби, – но проблема решилась довольно быстро, Китнисс. И все же, что вы с твоей новой командой подготовки решили по поводу образа Сойки-пересмешницы?

Новой команды подготовки? Он знал. Он знал, что Койн сотворила с Венией, Флавием и Октавией! Он знал и делал акцент на этом, чтобы дать понять мне: шаг влево, шаг вправо - и я окажусь там, где и теперь гноятся их тела.

На этот раз ярость одерживает вверх, и только мягкое прикосновение ладони Пита к моему плечу позволяет мне рассудительно мыслить. Он словно спрашивает: все ли со мной в порядке, и короткий кивок подтверждает его опасения – эта дуэль не обычная неприязнь.

Только теперь я знаю, чем ответить. Пусть глупо и опрометчиво, пусть хвалено и бессмысленно, но все, что я могу – доказать ему свое место в игре Койн: я все еще символ восстания, и жизни Цинны и моих любимцев не отданы даром.

– Мне кажется, огонь вышел из моды, – спокойно говорю я.

Пальцы соскальзывают с перламутровых пуговиц пальто. Сзади тут же оказывается Фелиция, и когда с моих плеч соскальзывает тяжелая ткань пальто, я вижу, как сальная улыбка спадает с лица Хевенсби. Он ожидал всего – но не того, что он видит теперь. В ярком свете вычурных дворцовых ламп платье сияет, словно ограненный сапфир. И это сияние – это и есть я. Я подаюсь вперед, и платье, словно пух, вспархивает в ответ на мои движения. Мои руки покрыты мелкой россыпью сколов сияющего камня – и когда я слегка развожу их в стороны, «крылья», словно грозовые тучи, разлетаются в стороны.

Платье, словно хамелеон, теперь казалось иссиня-черным, в некоторых местах переходя в яркие оттенки темно-синего. Я вскидываю на министра свой лучезарный, полный лукавой доброты взгляд, и по-детски спрашиваю:

– Вам так не кажется, Плутарх?

Возможно, это было ребячеством, но в ответ - только сухое: «Пройдемте за мной».

Комнаты остались прежними. Мне кажется, даже дух остался прежним. Наполненный горечью, запахом неестественно приторных роз и крови. Я иду следом за Плутархом и стараюсь не оборачиваться на остальных: объясняться с ними сейчас было последним делом, которым мне бы хотелось заниматься.

Мы останавливаемся у широкой двери, которая была инкрустирована деревянной вырезкой: пузатые ангелы смотрели на прохожих пустыми глазницами, будто сочувствуя им – они не мертвы, не живы, а мы… Мы - словно эти ангелы, только, ко всему прочему, подталкиваемые рвением спасти и защитить тех, кто нам еще дорог.

Думая об этом, я вспоминаю слова Элмера Хейса: « Но достаточно ли у нее власти, чтобы усыпить нашу веру, Китнисс?».

========== Глава 17 : Интервью. ==========

Со сцены доносится очередной брошенный Джоанной колкий комментарий, и зрители сыплются со смеху, оценивая «юное дарование» по достоинству. Я в очередной раз одергиваю платье и тихо вздыхаю, дабы не привлечь внимания моей сопровождающей труппы.

Что ж, наверное, это вышло слишком плохо. Рядом со мной тут же возникают Далия и Фелиция. Сестры выглядят озабочено: их, пусть присвоенную, но работу впервые увидит добрая часть всего Панема. Будь я на их месте, и до того ватные ноги попросту подкосились бы, и Сойка неуклюже свалилась бы на пол. Хотя и мне есть на что жаловаться – я чувствую дрожь в коленях и понимаю, что больше пяти минут мне не выстоять.

Далия ободрительно улыбается, а Фелиция только хмурится и оценивающе обводит взглядом платье, видимо, “пробуя” его в сочетании с моим ошарашенно-перепуганным лицом. К счастью, Этан вновь отделился от общей группы, выдавая последние наставления моему напарнику. И это заслуживает еще один выдох облегчения: мне так и не пришлось объяснять Питу причину своего детского поведения у лестницы. Плутарх же покинул нас, едва мы переступили порог ограждающей комнаты, в которой мы находились. И чья эта была идея: запретить трибутам-победителям видеться до конца интервью? Неужто Койн постаралась и на этот раз?

– Китнисс, ты следующая, – шепчет Далия, согревая мои окостенелые руки.

– Попробуй улыбнуться? – просит Фелиция.

Я стараюсь выдавить слабую полуулыбку, но искаженные лица сестер в очередной раз доказывают – я ни на что не годна.

– Чуть менее широко, потому что иначе похоже, что у тебя несварение желудка.

Наверное, она пыталась пошутить. Выдаю очередную корявую гримасу и на этот раз получаю короткий кивок. Все не так плохо? Да нет же, все намного хуже, чем вы обе можете себе представить. От моего поведения зависит решение Койн, и при всем своем самообладании я обязана широко открывать рот, отвечать на ехидные вопросы, говорить об отношениях, которых нет. Еще немного, и меня стошнит от волнения.