Я чувствую, что это рубеж, который мне нужно преодолеть вместе с Питом: только с ним и никем больше.

Откликаясь на мои мысли, моя рука слабо касается его свободной ладошки, стараясь переплести наши пальцы. Это сплетение – нечто забытое и вычеркнутое, клубится дымкой на задворках моей памяти. Но чувствуя его прикосновения “на вкус”, я вспоминаю все заново. Воспоминания являются кадрами, вспыхивающими и угасающими. Парад Трибутов. Пещера. Дистрикт-12. Тур Победителей. Арена. Тринадцатый. Подвал Тигрис. Обрыв.

Нас больше не было. И не должно было быть.

– Черт возьми, Пит, – я сдаюсь, – ты мне нужен.

Никаких эмоций. Никакой ответной реакции. Никаких чувств. Одни только ладошки все еще соприкасающиеся друг с другом. Я неотрывно наблюдаю за своими длинными, исполосованными белесыми шрамами, обкусанными ногтями, красноватыми порезами, пальцами, сплетенными с крупными пальцами пекаря, которые в некоторых местах, кроме самих шрамов, усыпаны белыми отметинами ожогов. Мне не хватало этого намного больше, чем я думала. И это стоило того, чтобы сказать Питу правду.

Мы молчим. Позади нас звякнула разогревшаяся плита. Я и забыла о хлебе. Точно так же как забыла о приближающемся восстании, записке Гейла, содружестве с радикалами, 76-х Голодных Играх.

– Скажи что-нибудь, – слабо говорю я.

– Что я могу сказать, Китнисс?

– Что я, наверное, наговорила много лишнего, – как можно более безразлично, говорю я, – Давай просто завершим начатое.

Лепешка неохотно ложится в мою ладонь: тесто словно боится моих корявых рук. Кому нравится, когда над ним издеваются? Дело идет намного быстрее, ведь теперь я знаю, как управляться с подобными раскатанными шариками будущего хлеба. Я стараюсь быть аккуратной, трудолюбивой и отрешенной, не замечая, как за моей спиной продолжает стоять Пит.

Обида? Нет. Даже не разочарование. Боль? Навряд ли. Мы с ним просто поменялись местами. Он не ждал от меня большего – теперь большего не жду и я. Он не требовал от меня никаких чувств – и я даже не заикаюсь об этом. Все чего он просил: быть рядом…

Но вот только есть ли у меня право на это?

– Китнисс, – хриплый голос напарника нарушает тишину, стоявшую в комнате.

– Эй, я делаю все так же, как ты и показывал – не придирайся! – негодую я.

– Китнисс…

– Ну же, раскатать, разгладить, примять. Разве нет?

– Китнисс.

– Ладно, твоя взяла. В этом деле тебе нету равных, – смеюсь я и вскидываю руки вверх.

– Заткнись, пожалуйста.

Я оборачиваюсь и застываю на месте, будто приклеенная к полу. Пит. Затуманенный, просящий взгляд лазурных глаз, пробирает до самых костей. Холод. Дрожь. Желание. Смесь калейдоскопа чувств.

По-моему я сейчас рассмеюсь. Зальюсь истерическим смехом. Я стараюсь дышать, но смех распирает меня изнутри. Все прекращается едва я, по неосторожности, поднимаю глаза. Сапфировые, словно хамелеоны, они становятся нежно-голубого оттенка: цвета предрассветного неба. В одном мы теперь похожи: затуманенный, слепой взгляд желания мы делим на двоих. Я не убегу.

Не сегодня. Не сейчас.

Просто попроси. Подтверди, что я нужна тебе. Одно движение, один шаг – Пит, хоть что-нибудь?

Жестокая правда в том, что я не забывала о чувствах, даже когда отрицала их существование. Даже, когда они были у меня под носом, я оставалась слепцом. Я откажусь от власти, славы, откажусь от прошлого или будущего, лишь бы теперь он, подобно мне, не сбежал. Не сдался. Не отказался.

Лишь бы переродок внутри не смог пошатнуть его воли.

– Пит, – слабо зову я.

Он неподвижен. Только взгляд: глаза – в глаза. Только сердце – рвущееся на свободу. Только дыхание – стремящееся наружу хриплыми вздохами.

И самое ужасное это тянущееся ожидание. Я ненавижу время: оно отбирало любимых, заставляло ждать, меняться, верить и снова отчаиваться. Да, черт тебя дери. Да, Мелларк. Я люблю тебя. Тебя прошлого, настоящего, будущего. Я сдаюсь, слышишь переродок? Сдаюсь. Ты отобрал у меня его. Время истекло.

– Пора собираться, мы ведь должны попытаться… Попробовать вытащить их, – хрипло говорю я, – Закончи без меня.

– Да, ты права.

– Мы поможем им вместе, так ведь больше шансов?

– Конечно.

– И потом, мы ведь… команда?

– Конечно…– в тон мне отвечает мне Пит.

Грудную клетку рвет на части.

– И мы станем отличными менторами? Возможно, наши дети, – я запинаюсь, – ученики, выберутся.

Мы молчим. Я хочу пройти, но Пит загораживает мне дорогу, поэтому я остаюсь на месте, разглядывая дотошный пол кухни. Мне кажется, лучше бы в пекарне я умерла от рук переродка; перестала бы кормить себя пустыми надеждами; освободилась от тяжести жизни; вернулась туда, где мне рады – где собрались все люди, которые любят меня.