– Дети, – неожиданно говорит он, – Наши дети.

Искренность.

Радость.

Жизнь.

Я не замечаю, как его руки находят мои, переплетая их, как до этого они переплетались тысячу раз. Чувствую дыхание, которое обжигает мою щеку, пробуждая во мне ни то голод, ни то пламя. Прежнее пламя, которое не разрушает, а разжигает.

– Помоги мне, Китнисс…

Я разрываю наши руки и обнимаю его за плечи. Прижимаюсь, словно он вновь ранен, и я вот-вот могу потерять его. Но вместо нежных и слабых объятий, я отчаянно хватаюсь за складки его футболки. Стискиваю его так, словно без этой мимолетной ласки я могу лишиться рассудка.

Я чувствую, как его губы обжигают мою щеку: слабо, нежно, искренне. Но мне мало этого. Словно спрашивая, наобум касаюсь его губ; боясь, что это отпугнет его, отстраняюсь так же быстро. Этого достаточно, чтобы голод моего тела стал невыносимым. В ответ, Пит берет мое лицо в ладони, и я замечаю страх, который плещется в его глазах. Я все еще не могу понять – чего он боится? Но мысль обрывается, когда его губы накрывают мои. Мурашки опускаются по плечам и спине – я, наконец, ощущаю счастье, которое сворачивается внутри меня.

Это мало похоже на наши прошлые поцелуи, это что-то иступленное, желанное. Что-то пылающее. Его язык проникает в мой рот и я, наконец, прихожу в себя. Это не только любовь – это жгучее желание, о которое я обожглась на арене. Я хочу его, хотя ни разу в жизни не была с мужчиной. Мне становится стыдно, едва я думаю о том, что Пит увидит меня обнаженной. Но он не дает мне ни минуты на сомнения: его рука скользнула под мою майку, а пальцы, которые еще недавно нежно вымешивали тесто, проходятся по моей оголенной спине.

Я слышу приглушенный, просящий стон, и только спустя мгновение понимаю, что он сорвался с моих губ. Поцелуи – нечто сумбурное, и он усыпает ими все мое лицо, шею, даже плечи. Я не могу остановиться, хотя должна. Или нет?

От него веет сладким ароматом пряностей, которые мне не знакомы. Наверное, только под хмелем этого запаха я смелею и касаюсь пульсирующей на его шее жилки. Я чувствую бешеный пульс Пита – такой же, как и у меня. И комната теряет свои очертания: перед моими глазами встает черная дымка прикрытых от счастья глаз.

– Китнисс, я… я не хотел, – шепчет Пит.

Я неуверенно размыкаю веки. Он стоит в паре шагов от меня, и все, что я теперь чувствую – разочарование.

– Мы ведь не друзья даже. Зачем только все усложнять?

– Пит, все нормально. Я сама ведь…

– Нет. Ты же знаешь: не время и не место. Мы ведь нужны…

– Но мы нужны и друг другу! – возражаю я, – В этом есть смысл – ты ведь сам говорил, что готов на все ради…

– В этом все и дело, – отчетливо произносит напарник, – Это желание. Не любовь, Китнисс. Ты нужна мне, но я не уверен, что это чувство можно…

Он еще говорит, а кроме ослабевающего стука сердца, я уже ничего не слышу. Мне уже чуждо слово «чувства». Даже боль, кажется, была ошарашена. То есть, если бы он не остановился…? Он воспользовался бы мной? Секс без обязательств – так это называется? Разве подобное мог сказать Пит? Я не знаю ответа на этот вопрос. Я уже вообще ничего не знаю.

– Китнисс, если бы я мог, хоть что-нибудь изменить…

– Просто давай забудем? Ладно?

– Ты ведь не сможешь общаться со мной как прежде, – утыкаясь взглядом в пол, констатирует он.

Я видеть тебя вряд ли смогу.

– Просто дай мне знать, если я действительно буду тебе нужна.

– Ты нужна мне, – спокойно отвечает Пит, – Я вспоминаю вместе с тобой абсолютно всё. Всё кроме чувств. Я вижу мотивы твоих поступков, вижу твою боль или радость, вижу наше общее прошлое, но не чувства, Китнисс. Просто я знаю, что ты нужна мне. Пусть это эгоистично, но ты мое спокойствие.

Едва ли. Ты лично чуть не придушил меня в пекарне.

– Дай мне знать, – повторяю я.

Шаг за шагом продвигаюсь к выходу. Закрываю за собой дверь. Возвращаюсь в комнату. И утыкаюсь лбом в прохладную глянцевую стену, по которой стекает вода. Прекрасное произведение искусства, как и все, что находится в моей комнате. Но чтобы не окружало меня в сердце Панема – искусственно. Все, кроме боли.

Желание. Это было желание. Должна ли я радоваться? Прыгать до потолка, что вызвала одну только похоть у человека, который считал меня «чистой». Какая уж там чистота – мне кажется, я не лучше тех девушек, что в Дистрикте-12 выпрашивали милостыню через постель. Но я вновь забываю главное правило: доверится – быть уничтоженным, а у меня просто нет на это никакого морального права.

На свое прежнее место возвращаются важные вещи: Гейл, альянс, беженцы, революционеры. Революция. Восстания. Я должна узнать об их планах, должна стать им опорой и примером, и все, что мне остается – ждать, пока они дадут знать о себе. Время – мучительное средство выздоровления. Долгие, томительные дни, посреди людей, которые вряд ли поймут свихнувшуюся Сойку-пересмешницу.