— Кларк Кент? Не ослы… Не ослышался ли я? — переволновался Ленон, разобрав знакомое имя.

— Не ослы, не ослы… Лошади! — подтвердил Христофор Михайлович и продолжил свою историю:

— Его не брала ни пуля, ни штык! Разве что карбонит причинял ему какой-то вред, но безрезультатно. Но стоило лишь лошади взбрыкнуть, и случилось прямо как в сказке, где «мышка хвостиком махнула», только у нас тут куда большие масштабы угрозы! Актер, прославившийся ролью Супермена, стал, как Стивен Хокинг, парализован на все конечности. Уж если сверхчеловеку несдобровать от лошадиной подлости, то что же будет с обыкновенным среднестатистическим гуманоидом?

— Так вот почему доктор Павлов постоянно над ними экспериментировал, — печально произнес Ленон, потрясенный незавидной участью любимого героя.

— Как можно так говорить! — возмутился профессор. — Академик Павлов был здравым человеком и лошадей остерегался как огня. Он был высококлассным хирургом и как никто другой разбирался в собачьей анатомии! Да что там говорить, вся большевистская верхушка лечилась у него! Но если вас интересуют медицинские последствия от общения с лошадьми, то я могу вам все рассказать:

От лошадей искривляются коленки, сплющиваются поджилки, сдавливаются посиделки, развивается сколиоз — и это далеко не полный список всех неприятностей. А еще из них колбаса невкусная.

На этих словах профессор, похоже, исчерпал все заранее подготовленные аргументы и начал усиленно рыться в собственных воспоминаниях.

— Меня часто спрашивают… — поделился Христофор Михайлович, и Ленон навострил ручку, готовясь записать очередную порцию мудрости. — «Папаша, огоньку не найдется?». Как же они могут не знать, что если лошадь убивает капля никотина, то человек подавно этой гадости должен избегать! А уж если и курить, то выдыхать исключительно в конскую морду!

Да и вообще, если призадуматься, весь транспорт начался с лошадей. Это их изобретение! Они специально подсадили людей на это дело, чтобы они стали меньше двигаться, ослабли и были более подвержены их зловредным козням. Поэтому, если человечество хочет выжить, то оно должно избегать транспорта любой ценой. Я даже несколько книг на эту тему написал. Одну из них — которая называется «Жизнь и ходьба» — только недавно разрешили. А другая — «Моя ходьба» — хоть и была переведена на немецкий под названием «Meine Gang», но потом была запрещена во многих странах мира за дискриминацию общественного и личного транспорта. Да кому он вообще нужен? Терпеть его не могу! Особенно, велосипедистов! Жужжат спицами своих колес, будто какой-то рой пчел!

— А лифт? Это ведь тоже общественный транспорт? — пришло в голову Ленону. Услышав эти слова, Христофор Михайлович призадумался, и тут же на его лице, будто нежеланный прыщ, выскочил панический страх:

— Лошадь Пржевальская! Как же я теперь в столовую подниматься буду, зная это? Неужели теперь придется залезать по пожарной лестнице?

В то время как Ленон под впечатлением лекции стоял как вкопанный, Гаузен отреагировал на это совершенно по-другому. Прослушав речь ученого целиком, он тут же со страшной силой позабыл ее. А затем, не в силах сдерживать возмущения, обрушился на профессора:

— Старик, ты чего гонишь? Тебе что, копыто в голову вдарило? Ты что, с хаслинского верблюда свалился? В каком месте у тебя подкова застряла? Лошадь — полезное животное! Если бы не лошади — меня бы уже не было в живых!

— Таким несдержанным надо проводить злоботомию! Разок скальпелем по черепу — и на всю жизнь добрый! — обиделся на оскорбления ученый. — И вообще, это вам только кажется, что они приносят пользу, молодой человек! Это их хитроумный план! Они могут предать вас в любую минуту! Мне ли не знать! Я ученый с мировым именем и преподаватель с огромным опытом!

— По-репо-даватель! — разобрал по частям малознакомое слово Гаузен. — А это что, скелеты тех, которым ты уже репу расколотил, что ли?

— Да как вы смеете! — возмутился Христофор Михайлович. — Где вы тут видите хоть один разбитый череп? Здесь? Может, здесь? Или здесь? — профессор стал с бешеной для его лет скоростью носиться от одного скелета к другому. Не заметив, он толкнул Ленона, который с грохотом свалился прямо на лошадиный скелет.

— Я же говорил! Я же говорил! — торжествующе восклицал профессор. — Эта лошадь чуть не угробила твоего друга!

Похоже, что наглядное подтверждение его теории волновало его куда больше, чем порча научного экспоната.

— Да какая кобыла тебя укусила, старик? — не отставал Гаузен.

— Ну почему же укусила? Уронила… — произнес Христофор Михайлович и прищемил язык, понимая, что проболтался. Ученый молча схватился за голову, будто воспоминания злосчастного дня в один миг вернулись к нему, не взирая на разделяющие их годы.

— Я тоже раньше не любил уток, — покаялся Ленон. — Но я превозмог предрассудки и теперь обожаю их всем сердцем. Может, у лошадки в тот день было просто плохое настроение? Разве тяжело просто взять и простить? Гаузен, помоги мне поднять скелет, — шепнул он, и конструкция вскоре заняла свое место в прежнем, за исключением нескольких неважных костей, виде.