– Клаус, ёб твою мать! – рявкнул Деймон, едва не выронив заточку.

«Звезда народной эстрады», одетый в сатиновые труселя и фартук, плясал у плиты и, елозя ложкой по сковородке, напевал гимн Хогвартса. Завидев коллегу, Клаус, на лице которого тоже красовались следы недавнего застолья, улыбнулся во все свои золотые коронки.

– Картоху будешь?

– Картоху буду, – кивнул Деймон и сел за стол.

Поставив на стол чугунную сковороду, полную жареной картошки, Клаус достал из ящика вилки.

– Помидорку возьми в холодильнике. И хлеба отломай.

Выставив бутыль бормотухи и два стакана, Клаус сел на табуретку и, откупорив бутылку, жадно принюхался.

– Эх, хороша, зараза.

– Мы же не похмеляемся, – напомнил Деймон.

– Мы в отпуске. Нам можно.

– Звучит как тост.

Занюхав обжигающее пойло помидором, генералиссимус наколол на вилку картошку.

– А где это мы? – поинтересовался он.

– Как это где? У меня на даче. В Новом Орлеане.

– А Катерина где? – тут же спросил Деймон.

– Эко тебя вчера торкнуло, – покачал головой Клаус. – Мы ж ее на поезд неделю назад посадили.

– На какой поезд?

– «Лондон-Бердянск».

– Нахрена?

– Ей же Люцифер путевку в санаторий презентовал.

Деймон плеснул себе еще бормотухи.

– Как загадочен этот мир, – философски заметил он, силясь припомнить хоть что-нибудь. – С нами же кто-то третий был. Или нет?

Клаус щедро выдавил кетчупа на тарелку и кивнул.

– Ну да, еще Северус был. Но он за грибами в лес пошел и его уже пятый день никто не видел.

– Может, его поискать?

– Не, – отмахнулся Клаус. – Лесного Потрошителя уже посадили. Вроде бы.

– Раз посадили, какого у тебя ружье на стене висит? – нахмурился военрук.

– Так пригород же. Воруют здесь, – пояснил Клаус.

– Кто ворует?

– Я ворую.

Стаканы звякнули.

– Пока ты спал, сова принесла почту, – сказал Клаус, ковыряя в сковородке. – Бандероль не трогай, это мне новый халат прислали. Там тебе тоже письмо было.

Деймон, вытерев руки о гардину, потянулся к доброй стопке писем. Отложив письма от некой Кэролайн, которых было целых девять штук, генералиссимус нашарил-таки письмецо и себе.

Анонимное.

Распечатав конверт, а вернее изрезав его заточкой, Деймон, к своему ужасу, узнал почерк.

Здрасьте, разлюбезный мой профессор Сальваторе,

Пишу Вам из деревни, в которой провожу каникулы. Давеча месила компост и вспомнила о Вас, поэтому выпросила у бабули ручку и бумажку и решила написать письмецо.

Здесь, в деревне, почти так же жарко, как в ту ночь в салоне машины трудовика. Особенно в полдень, когда солнце греет голову настолько, что волосы пахнут чем-то паленым. Вспоминаю Вас часто, особенно когда корова пинает меня в грязь, сразу вспоминаю, как мы бороздили море и Вы выбрасывали меня за борт. Сука Вы.

Разговор в электричке не заладился, потому что Вы тупили, как дятел. Отказали мне почему-то. Ну и хрен с Вами, куда Вы, товарищ военрук, денетесь-то? Я девушка видная, настойчивая, к выпускному думаю Вас под венец затащить. Если Вы, конечно, не против. А если против, то всем насрать.

Да-да, профессор, на то я и стерва, что поступки мои ужасны и страшны. Надеюсь, в грядущем учебном году мы с Вами неоднократно потревожим машину трудовика свиданиями, в противном случае я наябедничаю на Вас пахану, мол, Вы – педофил проклятый. Считайте, это месть за то, что все время сбрасывали меня за борт.

Жду скорейшего ответа,

Ваша стерва.

P.S. С наступающим днем ВДВ.

– Кто пишет? – поинтересовался Клаус, грызя огурец.

– Пидор какой-то, – ответил Деймон, скомкав письмо.

– Эдик?

– Другой пидор. Но мысль ты уловил.

Завтрак медленно перетек в обед, а затем и в ужин. Опять.

На Тисовой улице было тихо. Местный сумасшедший по имени Вернон Дурсль разглядывал в подзорную трубу пустынную улицу, словно кого-то поджидая. Пузо этого дядьки свесилось на самый пол, при том, что стоял он на коленях перед окном, а сарделькообразные пальцы щупали трубу беспокойно, как в преддверии нервного помешательства.

Все началось с того, что племянник Дурсля, Гарри, вернулся из школы в военной форме и заявил, что за ним придет армия.

Для Вернона и его жены было достаточным наличие у Гарри мутного крестного, у которого тот проводил каждый август, а армия, причем весьма серьезная, пугала их куда больше Сириуса Блэка, прослывшего уголовником, наркоманом, моральным уродом и психически нездоровым.

В комнате племянника висел портрет мужика в военной форме, подписанный как «Товарищ генералиссимус Сальваторе». По дому то и дело летали гранаты и штык-ножи. Вся лужайка была перерыта окопами. Гарри Поттер явно готовился к атаке.