Небеса источали покой и мягкую тишину.

В природе, казалось, установилась божья благодать, только вот санкт-петербургский климат… Кто к нему может привыкнуть? В мае возьмут и подуют ни с того ни с сего холодные ветра — и сразу наступит настоящий ноябрь. Дни станут ясными и холодными, а жизнь в такие дни — трезвой и беспощадной. Засвистит, закрутит ветер, завоет, в Неву слетят целые охапки только что народившихся нежнозеленых листочков.

Вдоль по набережной Адмиралтейской стороны стоят дворцы. Когда начинали строить город, предполагали, что он будет деревянный, — лес-то ведь под рукой. И наставили, нарубили деревянные дома с башенками — все-таки Европа. Но время шло, понаехали архитекторы — итальянские, немецкие, французские, голландские, — и в ход пошел кирпич, гранит, камень. Многие из приезжих не выдерживали тягот и бед российских — на кого хворь нападала, на кого тоска, трудно было усвоить здешнее обыкновение относиться к художнику с полнейшим равнодушием к его повседневной жизни. Конечно, были среди приезжих и люди выносливые, терпячие — они страдали, сносили нужды, держались, работали, надеясь на лучшее, не из кротости и смиренья, а потому что не иссякало в них мужество, не избывала сила духа. Такие были уверены, что за терпенье дает бог спасенье. Потому и прижились они, навсегда остались в России, считая ее второй родиной.

А слишком запальчивые, требовательные, непостоянные притерпеться не могли, под любым предлогом они стремились отделаться и бежали из города без оглядки.

Но начатое уже было не остановить.

Еще с Петра, влюбленного в свой парадиз, принято было и узаконено денег на строительство города не жалеть. Потому и ехали в Петербург знаменитости из разных углов Европы.

Заправлял строительством начальник Канцелярии от строений Ульян Акимович Синявин — солидный, сиятельный мужчина. Его энергия и редкий талант упорства премного способствовали возведенью фортификаций, дворцов, церквей, палат и вообще украшению русской столицы.

Главным же в этих делах был неистовый и благородный мастер, не щадящий себя подвижник, человек талантливый и разносторонний, архитектор Варфоломей Растрелли.

Как он оказался при российском дворе, почему остался в России вплоть до своей смерти, став величайшим русским зодчим, творцом неувядаемых шедевров архитектуры, — об этом будет рассказано. Но возьмем на заметку одно соображенье: давно известно, что поденщики ничем не гнушаются, а душа истинного художника жгуче стремится к честности — без этого она мертвеет, ссыхается и пропадает Живший намного позднее, но такой же, как и Растрелли, одержимый искусством мастер и человек, столь же беспредельно влюбленный в свое дело, поведал однажды, что во время нездоровья и бессонницы было ему видение. А именно: появился Петр I и многозначительно сказал:

— Время подобно железу горящему, которое ежели остынет…

И мастер твердо решил: "Да! Это ясно: ковать, ковать железо, пока горячо!"

Всю жизнь Растрелли и собрат его Андрей Матвеев ковали. Железо не остывало.

В 1716 году, когда юный русский пенсионер Матвеев покидал столицу на Неве, отправляясь на долгие годы обучаться живописи в Голландию, в Санкт-Петербург из Парижа в погоне за счастьем и обуреваемый самыми радужными надеждами приехал молодой Франческо Растрелли. Судьба развела их надолго, чтобы потом соединить в одном огненном вихре художества. Растрелли строил нарядные, волшебные дворцы с такими торжественными, бесконечными, сияющими фасадами, каких еще не было на земле, а Матвеев наполнял эти дворцы живописью — страстной, неистовой, и тут сомнений не было: такое может родить живая душа. Особенность этих двух гениальных людей России состояла в том, что они нашли в себе мужество целиком отдаться искусству и в силу своего великого дара и доброты сумели значительно подняться над своей грубой и тяжеловесной эпохой.

* * *

Кто этот господин в богатом кафтане? О чем он так задумался, сжимая в руке трость?

У любого человека случаются минуты полного безверия, смутной боязни, когда в голове кутерьма, сутолока, сбивчивость, а в мыслях — полная неопрятность. Сие было замечено одним славным и проницательным русским писателем — человеком с неповторимым профилем, острым носом и сумасшедшими глазами. Вслед за ним согласимся, что в такие минуты уж ничего не хочется, и жизнь кажется тебе совсем невеселой, несложившейся, ненаполненной. Все что-то не так, хотя и вполне отчетливо сознаешь, что эта самая твоя, кажущаяся столь неудачной жизнь тем и сильна, что ее ни на что не променяешь.

Но и этот убедительный довод не дает отрады, когда сердце словно обложено камнями. Посетуешь на свое состояние другу, а он, сам склонный к ипохондрии и вовсе непохожий на человека, который наслаждается каждым мигом земного бытия и срывает удовольствия, вдруг посоветует тебе не гневить бога и радоваться, радоваться отпущенному, и еще скажет, что вовсе не все так у тебя плохо и что твоя жизнь сложилась очень даже недурно. Конечно, ты и не ждешь от него откровений и раскрытия каких-то там немыслимых секретов твоего бытия, но в то же время его внезапная активность начинает тебя почему-то раздражать и каждое его слово задевает больную струну. Хорошо иметь неуязвимое сердце жабы и воскресать наподобие уснувшей бабочки. Да где там… А тебя утешают: без мук и страданий-де твоя жизнь была бы намного беднее, горше, бесцветнее. Но ведь и жить, загнав душу в тупик, тоже невозможно. В конце концов ты какой-нибудь выход все же находишь… Мудрецы древности утверждали, что ни одна душа не чужда до известной степени безумия, а мудрость, которая проявляется у человека как необходимая самозащита, как раз и есть умение владеть своей душой.

У художника всегда повышенная впечатлительность — и он без спору никому не подчиняется, даже самому господу, не хочет и не сумеет быть покорным ничьей воле. Философствовать, сомневаться — удел художника. Деньги, покой, имущество не составляют ничего ровным счетом для того, кто жаждет совсем иного: победы над вечностью. Как часто, однако, каждому из нас приходится покоряться обстоятельствам, делать то, что не хочется, к чему душа не лежит. Тут и припоминаешь латинскую поговорку: "Вижу, в чем заключается добродетель, и люблю ее, но поступаю дурно".

Счастливец слышит в жизни только то, что ему хочется слышать, — он отметает все звуки и воспринимает только золотые колокольчики. Такой становится бесчувственным ко всему, что может помешать его счастью. А людям чувствительным и постоянно напряженным снятся мрачные бездны, в которые можно прыгать просто так, за компанию. Картины одна мрачнее другой рисуются их воображению — стоит только выйти за рамки привычных мыслей. Поэзия любит преувеличивать, но и жить без поэзии в душе скучно.

Глава третья