Генерал-губернатор Мсншиков обещал им подыскать жилье получше, сказал, что есть у него на примете домец на Первой Береговой улице. А улица эта особенная, там что ни строенье — то дворец. Вельможная линия. И живут там избранные из отобранных, самая богатая и знатная местная община. Ну, к примеру, сестра царя — Наталья, нежно им любимая; там же флигель сына государя — Алексея, Жили на Первой Береговой и любовница царя — княгиня Голицына, гофмаршал курляндец Левенвольде, министры, генералы, обер-офицеры, советники, сенаторы, вместе с царствующей фамилией удерживавшие российский державный руль.

Чувства и намерения сына находили у отца отклик, одобренье. Привязанности у них были сходные — больше всего они любили работу, охотно встречались с мастерами из Канцелярии от строений за кружкой пива, чтоб обсудить насущные дела. Частенько туда наведывались архитекторы Шедель, Швертфегер, Николо Микетти, Михайло Земцов — люди достойные, мастера больших дарований.

Это была плеяда, готовая к полной самоотдаче. А потому в них не было низменного равнодушия и черствости, какие сплошь и рядом встречаются среди людей сытых и самодовольных. Эти были упрямы, честны, уверены в себе. Постепенно пиво подогревало, языки развязывались, возникал шум, разгорались споры, чаще всего о художестве. Прислушивался Растрелли-младший к их разговорам, делал для себя открытия, веселился, глядя на разгоряченные лица архитекторов, которые то добродушно отмахивались от чужих доводов, то вдруг закипали и с негодованием набрасывались друг на друга из-за какой-нибудь мелочи, потом снова успокаивались и, устав, лениво отделывались шутливыми язвительными репликами.

— Нет, что вы там ни говорите о барокко в Версале, но согласись, старина Теодор, что вы, немцы, любите сухость, строгость и протокольность, а нам, итальянцам, больше по душе затейливость — пилястры[17], наличники с лепными маскаронами[18], крупный антаблемент[19], арки, колонны, овальные окна, — слышал Франческо голос отца, обращенный к Теодору Швертфегеру, которого он очень любил за ясный ум, доброту и мягкий нрав.

Рука у него в художестве была невероятно уверенная, Швертфегер приехал в Россию в 1716 году, и его сразу же назначили руководителем строительства Александро-Невской лавры. Проект Швертфегера привел обоих Растрелли в восхищение — особенно хороши и выразительны были у него четырехъярусные башни-колокольни с вертикальными плоскими выступами в стене и расставленными на втором ярусе статуями.

— Да что ты ко мне привязался, Растрелли, — слышал Франческо высокий и звонкий голос Теодора Швертфегера. — Оставь, оставь, пожалуйста, в покое немцев, они толк знают, они еще вам, итальянцам, нос утрут — это тебе говорю я, Швертфегер! Мы поднаторели в архитектуре препорядочно, у нас есть и голландская простота, и французский напор идей, и своя собственная стройность.

— Вот я и говорю — понатаскали у всех! — Захмелевший отец таращил глаза и победно улыбался. — Немецкие мышки, все к себе в норку!

И тут, как всегда, на помощь Теодору приходил Микетти. Один только он мог укротить отца, признанного спорщика, человека с необузданным нравом: разойдясь, Растрелли-старший мог свободно огреть противную сторону увесистой палкой, с которой никогда не расставался. Такого рода доводы трудно оспорить. Микетти же мог спорить с любым на равных. Во-первых, у него был увесистый кулак — это не секрет. Во-вторых, у себя на родине Микетти состоял помощником самого Карло Фонтано, выдающегося мастера барочной архитектуры в Италии. В-третьих, он негласно имел звание "генерал-архитектора". А самое главное — он был открытым и прекраснодушным человеком с необычайно острым умом. И на счету Микетти уже были шедевры — и в Италии, и в Германии. Его знали в Европе, охотно приглашали строить.

— Ты, Растрелли, — добродушно махал рукой Микетти, — отливай свои скульптуры, ты в этом мастер, мы знаем, равного тебе, наверно, нет, — хитровато и зычно говорил Микетти и на всякий случай издавал грозный рык — уррр! — а в наше дело ты не лезь! Я тебя прошу! И ты хорошо знаешь, что Теодор из всех немцев больше всего итальянец. Он последователь Райнальди и Борромини. Ты задираешь Теодора просто так, чтоб позлить его, потешить душу, правильно я говорю, господа? А?

Господа — архитекторы и мастера, порядком уже захмелевшие, — согласно кивали головами.

Хитрец Микетти сумел бросить вызов самому русскому царю: он заключил очень выгодный и дорогой контракт, приехал в Россию и стал строить злополучный дворец в Стрельне по собственному проекту. Потом ненадолго отпросился в Италию за какими-то нужными ему материалами и скульптурами. Съездил, вернулся, недолго пожил в Санкт-Питербурхе. В 1723 году снова получил разрешение поехать на родину — и больше в Россию не вернулся никогда. Этот обман привел державного хозяина русской северной столицы в большую ярость.

* * *

Когда их дела шли совсем хорошо и отец все чаще говорил, что Франческо нужно непременно поехать в Париж или в Дрезден поучиться годика на два-три, а потом можно будет подумать и об Италии, вот тут-то фортуна отвернулась от них, а если смотреть правде в глаза, она показала им зад. Но сбить с толку отца было не так-то просто.

Глава пятая

Непосильная ноша