Возвращение: Стихотворения
вернуться

Баркова Анна Александровна
Шрифт:

(1928)

Обреченная

Холодным ветром веет Из властных серых глаз. Не смею, не посмею Ни после, ни сейчас. Не сделать мне ни шагу На страшное крыльцо. Белеет, как бумага, Влюбленное лицо. Я знаю, виновата, И страшною виной. Жених сосновый свата Вчера прислал за мной. Встречала, угощала. Ушел — и сыт, и пьян. Хлестнуло кровью алой Из уст моих в стакан. Наверно, так и надо, В последний раз грешу, Холодным ветром взгляда В последний раз дышу. Хоть раз бы поглядели Вы с лаской на меня. Считаю я недели До гибельного дня.

(1928)

Ветхий завет

Поэты прежние грезили, Мы, как бомбы, взрываем года. Разве песни мои — поэзия? В них смерть, мятеж и беда. Сумасшедший, ты смотришь с хохотом: Какая забавная игра! Земля разверзается с грохотом До пламенного ядра. Своей ли звериной жаждой Разрываю я нервы строф? О, сколько в сердцах у каждого Стихийных прошло катастроф. Разве это романсы жгучие И страстей декадентских бред? Раздавили силы могучие Наш любимый ветхий завет. Откройте себя, не пугаясь, Загляните на самое дно, И поймете, что я не другая, А такая, как вы, всё равно. В испытаниях будьте тверже, — К старым чувствам возврата нет. Пусть и в песнях будет повержен Погибающий ветхий завет. Отреклись от Христа и Венеры, Но иного взамен не нашли. Мы, упрямые инженеры Новой нежности, новой земли.

(1928)

Последний козырь

Я знавала сухие слезы: Влаги нет, а глаза в огне. Я бросаю последний козырь — Иль подняться, иль сгинуть мне. Слишком много сыграно партий — Вечный проигрыш, вечный позор. Я склоняюсь к последней карте. Как преступник под острый топор. Отойдите, друзья. С неизвестным Я останусь с глазу на глаз. Нужно силы последние взвесить В этот мне предназначенный час. Нужно выпить черную чашу. Пусть я буду, как прежде, одна. Запоздалая помощь ваша Бесполезна и ненужна. Вы — счастливцы, избравшие прозу. Страшен песен слепой произвол. Я бросаю последний козырь На проклятый зеленый стол.

1928

«Какая злая лень…»

Какая злая лень, И сердце чуть звучит. Потонет каждый день В нахлынувшей ночи. И хлынет мне в глаза Предсмертной ночи муть, И нечего сказать, И некого вернуть. Смертельный холод лют, Удушлив темный смрад. О, если б Страшный Суд! О, если б мрачный ад! Нахлынет и несет Неведомо куда, И в посиневший рот Вливается вода. Забудь! О всём забудь! Да будет персть легка. Уж раздавила грудь Предсмертная тоска.

1929

«За чертовой обеднею…»

За чертовой обеднею, В адском кругу Жалкую, последнюю Берегу. Кругом темнота всё гуще, Мир слеп. Это мой хлеб насущный, Хлеб. Кусок нищему дорог, Как матери детское имя. Быть может, придет ворог И это отнимет. Кроткая, некрасивая, милая, Ты над пропастью хрупкий мост, Ты последняя кровь в моих жилах, Последняя неугасимая из звезд. Израненный, с перебитым хребтом, Затравленный зверь, Только тебе открыт мой дом, Верь! Я не ожидаю благих вестей, Всё убито, искалечено! Храню тебя, истерзанную до костей Кнутами мастера дел заплечных. За чертовой обеднею, В адском кругу Жалкую, последнюю Берегу.

1930

«Лирические волны, слишком поздно!..»

Лирические волны, слишком поздно! Прощаться надо с песенной судьбой. Я слышу рокот сладостный и грозный, Но запоздал тревожный ваш прибой. На скудные и жалкие вопросы Ответы всё мучительней, все злей. Ты, жизнь моя, испорченный набросок Великого творения, истлей!

1930

Командор

Прорези морщин на бледном лбу, Тусклый взор. Командор вошел в мою судьбу, Командор. Словно смертный грех, неотвратим Его шаг. Вырастает ледяной вслед за ним Мрак. Он стоит, стоит под моим окном И ждет. Нет, не будет сном, только сном Его приход. Вот я слышу на ступенях тяжкой гирей Шаг ног. Ведь его когда-то в Страшном Мире Знал Блок. Это значит, мне теперь не нужен Ритм строк. Это значит, мой последний ужин Недалек.

1930

«Смотрим взглядом недвижным и мертвым…»

Смотрим взглядом недвижным и мертвым, Словно сил неизвестных рабы, Мы, изгнавшие бога и черта Из чудовищной нашей судьбы. И желанья, и чувства на свете Были прочны, как дедовский дом, Оттого, словно малые дети, Наши предки играли с огнем. День весенний был мягок и розов, Весь — надежда, и весь — любовь. А от наших лихих морозов И уста леденеют, и кровь. Красоту, закаты и право — Всё в одном схороним гробу. Только хлеба кусок кровавый Разрешит мировую судьбу. Нет ни бога, ни черта отныне У нагих обреченных племен, И смеёмся в мертвой пустыне Мертвым смехом библейских времен.