Возвращение: Стихотворения
вернуться

Баркова Анна Александровна
Шрифт:

1931

«Существуют ли звезды и небесные дали?..»

Существуют ли звезды и небесные дали? Я уже не могу поднять морду. Меня человеком звали, И кто-то врал, что это звучит гордо. Создал я тысячи каменных и других поэм Вот не этими лапами своими. Сейчас я, как все животные, нем И забыл свое имя. Я, наверно, скоро поверю в бога Косматого, безлобого, как я сам. Мне когда-то запретили строго Поднимать глаза к небесам. И всем завладело в человеке Человечье жадное стадо. Я сам из себя был изгнан навеки Без жалости, без пощады. А потом из человечьей кожи Обувь шили непромокаемую, твердую. …На небесах неужели как было, всё то же? Я уже не могу поднять морду.

1932

«Где верность какой-то отчизне…»

Где верность какой-то отчизне И прочность родимых жилищ? Вот каждый стоит перед жизнью, Могуч, беспощаден и нищ. Вспомянем с недоброй улыбкой Блужданья наивных отцов. Была роковою ошибкой Игра дорогих мертвецов. С покорностью рабскою дружно Мы вносим кровавый пай, Затем, чтоб построить ненужный Железобетонный рай. Живет за окованной дверью Во тьме наших странных сердец Служитель безбожных мистерий, Великий страдалец и лжец.

1932

В бараке

Я не сплю. Заревели бураны С неизвестной забытой поры. А цветные шатры Тамерлана Там, в степях… И костры, костры. Возвратиться б монгольской царицей В глубину пролетевших веков, Привязала б к хвосту кобылицы Я любимых своих и врагов. Поразила бы местью дикарской Я тебя, завоеванный мир, Побежденным в шатре своем царском Я устроила б варварский пир. А потом бы в одном из сражений, Из неслыханных оргийных сеч, В неизбежный момент пораженья Я упала б на собственный меч. Что, скажите, мне в этом толку, Что я женщина и поэт? Я взираю тоскующим волком В глубину пролетевших лет. И сгораю от жадности странной И от странной, от дикой тоски. А шатры и костры Тамерлана От меня далеки, далеки.

1935, Караганда

«Я хотела бы самого, самого страшного…»

Я хотела бы самого, самого страшного, Превращения крови, воды и огня, Чтобы никто не помнил вчерашнего И никто не ждал бы завтрашнего дня. Чтобы люди, убеленные почтенными седин'aми, Убивали и насиловали у каждых ворот, Чтобы мерзавцы свою гнусность поднимали, как знамя, И с насмешливой улыбкой шли на эшафот.

1938

«Не требуйте ненужного ответа…»

Не требуйте ненужного ответа, Не спрашивайте резко: кто ты сам? Многообразна искренность поэта, Скитальца по столетьям и сердцам. Я сыновей подобно Аврааму Богам жестоким приносила в дар. Я наблюдала разрушенье храмов, Паденье царств, и гибель, и пожар. Меня судил могучий Торквемада, И он же сам напутствовал меня. И гибель католической армады С Елизаветой праздновала я. Я разрушала башня феодалов С Вольтером едким, с Бомарше, с Дидро. И в сумраке Бастилии нимало Не притупилось острое перо. С парижской чернью пела и пьянела Я в пламенном фригийском колпаке, Со смехом безудержно чье-то тело Влача на окровавленном песке. Я небу и земле бросала вызов В священный девяносто третий год. Напудренную гордую маркизу, Меня гильотинировал народ. Изведала паденья и полеты, Я превращалась в бога и раба. Дана была мне участь идиота И дантовская скорбная судьба. Жила под солнцем, в мраке без просвета. Была я жалкий нищий и мудрец. Многообразна искренность поэта, Познавшего глубины всех сердец.

1938

О возвышающем обмане

Блажен, кто посетил сей

мир

В его минуты роковые…

Клочья мяса, пропитанные грязью, В гнусных ямах топтала нога. Чем вы были? Красотой? Безобразием? Сердцем друга? Сердцем врага? Перекошенно, огненно, злобно Небо падает в темный наш мир. Не случалось вам видеть подобного, Ясный Пушкин, великий Шекспир. Да, вы были бы так же разорваны На клочки и втоптаны в грязь. Стая злых металлических воронов И над вами бы так же вилась. Или спаслись бы, спрятавшись с дрожью, По-мышиному, в норку, в чулан, Лепеча беспомощно: низких истин дороже Возвышающий нас обман.

1946

Инквизитор

Я помню: согбенный позором, Снегов альпийских белей, Склонился под огненным взором, Под взором моим Галилей. И взгляд я отвел в раздумье, И руки сжал на кресте. Ты прав, несчастный безумец, Но гибель в твоей правоте. Ты сейчас отречешься от мысли, Отрекаться будешь и впредь. Кто движенье миров исчислил, Будет в вечном огне гореть. Что дадите вы жалкой черни? Мы даем ей хоть что-нибудь. Всё опасней, страшней, неверней Будет избранный вами путь. Вы и сами начнете к Богу В неизбывной тоске прибегать. Разум требует слишком много, Но не многое может дать. Затоскуете вы о чуде, Прометеев огонь кляня, И осудят вас новые судьи, Беспощадней в стократ, чем я. Ты отрекся, не выдержал боя, Выходи из судилища вон. Мы не раз столкнемся с тобою В повтореньях и в смуте времен. Я огнем, крестом и любовью Усмиряю умов полет, Стоит двинуть мне хмурой бровью, И тебя растерзает народ. Но сегодня он жжет мне руки, Этот крест. Он горяч и тяжел. Сквозь огонь очистительной муки Слишком многих я в рай провел. Солнца свет сменяется мглою, Ложь и истина — всё игра. И пребудет в веках скалою Только церковь Святого Петра.

1948

Вера Фигнер

1.
Ветер мартовский, мартовский ветер, Обещает большой ледоход. А сидящего в пышной карете Смерть преследует, ловит, ждет. Вот он едет. И жмется в кучи Любопытный и робкий народ. И осанистый царский кучер Величаво глядит вперед. Он не видит, что девушка нежная, Но с упрямым, не девичьим лбом, Вверх взметнула руку мятежную С мирным знаменем, белым платком.