Все подходили и здоровались со мной. Это был мой первый выход в свет. Людям я был представлен исключительно как новый молодой человек Эстер. Кто я такой, никого не интересовало. Рассматривали меня больше как статую или картину. Жали руку, задавали вопросы, отпускали легкие остроты. Было впечатление, что такая процедура происходит не впервые. Мне это было скорее по душе.

Сидели вокруг костра, на пустыре недалеко от магазина — бревенчатого сарая размером с городской супермаркет. Прямо за ним находились оранжереи, от них начинались убегающие вдаль поля, которых сейчас не было видно. Этих магазинов была сеть, и принадлежали они вместе с полями Бьюэлу.

Это был выгодный бизнес. Нанимал он в основном нелегальных эмигрантов с Ямайки, оплачивал им перелет, поселял в бараках и платил не больше четырех с половиной долларов в час. Приехал он сюда сразу после освобождения из тюрьмы, где отбывал срок за убийство, женился на учительнице начальных классов, родил детей и организовал бизнес. Сейчас почти миллионер.

Он сидел недалеко от костра рядом с женой. Языки пламени плясали на его лице — отсветы аутодафе на лице инквизитора. К огню подсел Корки, взял гитару, на которой не хватало двух-трех струн, и завыл. Или, если угодно, заскрипел, как ржавая дверь. Корки утверждал, что поет песни индейского племени, откуда он родом. Он бросал вокруг грозные взгляды, готовый наказать каждого, кто выскажет неудовольствие.

Так он смотрел на всех, кроме Бьюэла. Корки приходился ему приемным сыном. Почти сорок лет назад Бьюэл нашел новорожденного Корки у дверей своего дома. Бьюэл принял ребенка и поселил в сарае неподалеку. Он заставил его работать с раннего возраста, и работать много. Это, пожалуй, и спасло Корки. Его умение трудиться и невероятная работоспособность — единственная связь Корки с цивилизацией. В остальном он дитя природы. Быть может, он не врал, когда говорил, что он индеец, с его черными волосами и бронзовым оттенком кожи.

Не удивительно, что сейчас он завывал песни Шенандоанской долины. Он так их и называл — «песни моих предков». Пел он их на абсолютно никому не понятном режущем слух языке, словно издеваясь над слушателями. Закрадывалось подозрение, что сам же Корки выдумал эти несуществующие звуки. Уйти было невозможно, поскольку тебя мог покарать его гнев. Приходилось сидеть смирно.

По обе стороны от Корки сидели две старые тетки и пожирали его глазами. Во тьме они чем-то походили на индианок. Единственные благодарные слушательницы. Негры с Ямайки расположились на земле, понурив головы. Мысленно они находились не с нами. Они были на островах.

— Утюююю! Утюююю! — завывал Корки.

— А вот это мне понравилось! — неожиданно поднял голову один негр. — Перемотай пленку и заведи это дело опять, брат мой!

Корки запел снова, с двойным вдохновением.

Становилось холодно. Мы с Эстер пошли к машине, чтобы взять одеяло. Когда костер превратился в маленькую точку, мы услышали приближающийся шум ломающихся веток. Чья-то фигура нагнала нас. Корки выплыл из темноты и пошел рядом с нами.

— Знаешь, во что ты влез, парень? — небрежно бросил он, глядя поверх меня.

— В смысле? — Из головы еще не улетучилась исходившая от него угроза, поэтому я решил поддержать беседу.

— Связался с ней, — кивнул он на Эстер. — Отношения с женщиной — это тропа войны. Только если мужчина напряжен, как тетива лука, он не конченый человек. Мужчина ни в чем не должен быть хуже женщины. Я жил с женщиной, — он нагнулся ко мне и понизил голос, словно делясь секретом. — Знаешь, что я делал, когда у нее были месячные? Резал себе руки, чтобы ни в чем не уступать ей. А ты что? — посмотрел он на меня чуть погодя невидящим взглядом. — Расплылся как кисель, пустил слюну. Знаешь, что сделает с тобой Эстер? Поселит злого духа в центре твоей грудной клетки. Потом он спустится к тебе в живот, — выпятил свой живот Корки. — Будет разрастаться там, как эмбрион. Женщина, с которой я жил, испортила мне глаза. Поселила там двух маленьких червячков, посмотри на мои зрачки…

Глаза у Корки светились даже в темноте.

— В табачном дыме исчезнет мой полупрозрачный силуэт, — произнес он вдруг с артистической интонацией, будто декламировал стихи. От этого стало неуютно. — Сигареты я не курю. Только анашу, что растет на участке моего друга Джейми…

Мы молчали, и молчание было неловким.

— Джейми ушел к праотцам, — продолжил Корки после паузы. — Так что приходится поддерживать его участок. Хотя бы это я ему должен. Я вообще-то жизнерадостный человек, — он посмотрел на меня пронзительным взглядом. — Но иногда задумываюсь над тем, чтобы покинуть этот мир. Не потому, что меня одолевают мрачные мысли. Один индейский вождь, когда добился всего, покончил с собой. Джейми ушел отсюда вместо меня. Ошибка. Я вылетел из машины, пролетел двадцать метров, и ничего. Умер Джейми, а не я.

— Корки попал в страшную аварию, — сказала Эстер. — Водитель погиб, Корки отделался царапинами. Расскажи ему об этом…

— Рассказать? — переспросил Корки. В его лице проступила детскость. — В общем, влюбился я в женщину. — Его взгляд опять метнулся поверх наших голов. — И все мои друзья влюбились в женщину.

— В ту же самую? — не поняла Эстер.

— Почему в ту же самую? Каждый в свою. Все эти идиоты сошли с ума. Вот что делает с тобой женщина. Поселит злого духа в центр твоей груди. Потом он спустится тебе в…