– У меня, кстати, бабушка приехала, - как бы между делом сказала я, усаживаясь за ближайший стол на четверых.

– Агнесса Федоровна?
– удивилась она, усаживаясь напротив.
– Это, то есть, мои любимые печенюхи?

– Мне иногда кажется, что ты общаешься со мной только из-за печенюх.

– Нет, конечно! Ещё из-за контрольных.

Милена обожает мою бабушку. Именно обожает. И бабушка Агнесса хорошо к ней относится, а все это на почве еды: бабушка вечный экспериментатор, а шатенке лишь бы пожрать, поэтому можно сказать, что они нашли друг друга.

– Громова, ты такая мразь!
– в который раз орала Илона, не давая сосредоточиться на задаче. Четвёртый урок - математика, но учителя, Ивана Николаевича, не было на месте, поэтому я была вынуждена слушать это!
– Ты сломала Любе нос! Ты ваще дикая, тебя изолировать надо!

– По-твоему, - не выдержала я, разворачиваясь, - я должна была терпеть оскорбления в свой адрес и адрес моей мамы?

– Ты могла бы смолчать!
– визжала она так, что Карина с Олей, что сидели прямо перед сестрами Донцовыми, болезненно морщились.
– Ты ей нос сломала!

– Во-первых, - я устало поправила очки на переносице, - я его не ломала. А во-вторых, - я взглянула на крашеную стереотипную блондинку и рявкнула на весь класс: - если ты сейчас ебло не стянешь, я тебе нос сломаю!

– Ну точно дикая!
– шарахнулась в сторону она.
– Вы слышали? Её изолировать надо!

– Донцова, - недолго думая, начал Корасев, вставая, - я тебя сейчас изолирую! Громова, может, и перестаралась, но была права, когда начистила ей рыло, потому что мать - это святое!

Вау. Просто вау. Такое - и от Даниила, который первым вечно лез задирать меня и всегда был на стороне сестёр, но сейчас вступился за меня. В Матрице явно произошёл сбой.

– Ты вообще заткнись!
– ещё громче взвизгнула она, понимая, что теряет даже ту мелкую поддержку, что у неё была.
– Она избила Любу и должна быть наказана.

– Донцова, - позвала я, стоя у двери в класс, - иди нахуй.
– И молча вышла из кабинета, ибо настогребенело выслушивать о том, какая я дикая и ничтожная.

Я и без вас знаю, что пустое место. Без вас знаю, что ничего не стою и в жизни ничего не добьюсь. Не надо тыкать меня в моё же дерьмо. Я сама его вижу.

На душе было погано, и хотелось тишины. Просто тихого пустого класса, чтобы в нем была только я и книга по подготовке к экзаменам. Ничего лишнего.

У русиста должно быть сегодня всего два урока, так что кабинет наверняка пустует, и ноги сами понесли меня на третий этаж.

Засунула ключ в скважину, но он не повернулся, обозначая, что дверь открыта, поэтому я дернула ручку на себя, другой рукой вытирая слёзы.

Учитель сидел за столом, подперев голову рукой, закусив кончик мизинца, и проверял тетради. Моего вторжения он не заметил, а я, всхлипнув и закрыв на ключ дверь, сбросила с плеч рюкзак. Когда сумка, набитая учебниками, с глухим стуком свалилась на пол, мужчина вздрогнул и взглянул на меня своими ледяными глазами, которые раньше пугали.

Поддавшись странному сиюминутному порыву, в четыре шага пересекла разделяющее нас расстояние и свалилась ему на колени, утыкаясь носом в шею, пахнущую мятным гелем после бритья.

– Громова, тебе плохо, что ли?
– удивился он, робко приобнимая меня свободной рукой за талию, чтобы я не свалилась.

Глухо угукнула ему в шею и ещё крепче сжала в кулаках ткань синей майки.

– Ну-ну, все хорошо.
– После его слов я позорно разрыдалась, что не позволяла себе довольно давно. Громко, мокро, со всей душой, выплескивая накопившуюся в сердце грязь.
– Беатриса.
– Вздрогнула всем телом, ибо раньше он никогда не называл меня по имени. И я вдруг поняла, что он произносит его не так, как остальные: его голос грудной, жёсткий, но в тоже время тягучий и сладкий, словно мёд, который я с детства ненавижу.
– Ну, ты же у меня такая бой-баба, а тут рыдаешь, как девчонка-пятиклассница! Не ты ли, часом, мне тут альфа-самку, всю такую из себя независимую показывала?

– Я не бой-баба и не альфа-самка, - всхлипнула я, расслабляя напряженные пальцы, отчего вдруг стало некомфортно: появилось ощущение, что сейчас, пока я не держу его одежду, он оттолкнет меня, поэтому я тут же схватилась за нее с новой силой.
– Я всего-навсего никчемная полусирота, мать которой убили конкуренты, и отец полностью ушёл в работу, заменив новой пассией и её дочерью. Которую по достижению совершеннолетия сразу же скинут замуж за удачного и наиболее богатого партнёра или его сына. Я полужертва домашнего насилия с панический клаустрофобией и никтофобией*, которую с семи лет стабильно закрывают в тёмных подвалах и гаражах. Я никто, которым просто пользуются. Разменная монета. Я это прекрасно знаю, не обязательно каждый божий день мне это напоминать! Я это не заслужила! Такого никто не заслужил! Чем я плоха? Я идеальна во всем: знаю в совершенстве этикет, несколько танцев, закончила вокальную школу с отличием, иду на золотую медаль, мне уже сейчас некоторые вузы присылают приглашения! Уже сейчас! А ещё даже не февраль! Я так устала! А теперь пропала последняя отдушина - Пустота, теперь даже туда мне вход заказан. Как же меня все это достало!
– Я выдохлась. Морально и физически. Хотелось лечь на дорогу и больше не вставать.