Шрифт:
— И смысла не вижу во многом без лупы.
По взглядам на мир — инвалид второй группы!
Ни кола, ни двора, ни фига, ни шиша,
Только в теле здоровом больная душа!
Отношусь ко всему максимально нахально,
И знаешь что, папа, мне как-то нормально! — дерзкий выкрик прямо в глаза только что открывшему двери Пустоты отцу, и пошла моя любимая часть:
— Каждому — своё, в итоге,
Папа, я — негодяйка!
И пусть мои мечты убоги,
Папа, я — негодяйка!
Но если жить, то жить в кайф!
Папа, я — негодяйка!
But it’s my life, papa! It’s my life!
— Накрученная и несклоняемая,
Как бигуди! В шоколаде я, в шоке люди
Годами пытались понять меня. Но никак!
Я для них — тайна, как светофор для дальтоника,
А по сему выходит, что папа
Напрасно мне -надцать лет на мозги капал
Страшный, как Кабал. Тощий, как Индия.
В дереве генеалогии, как Минотавр в лабиринте,
Я палюсь! Да, но есть и плюс!
Это моя норма! Этого признать не побоюсь!
И бесспорно для меня Happy End —
Это либо жёсткое порно, либо Зомби Лэнд
It’s my life, Па! И вот в сборе банда
Музыкальная, как древний там-там!
В одном выходит был прав папа:
Как там говорится? Ах, да: в семье не без мутанта! — И, скорчив страшную рожу, показала язык всем, кто сейчас смотрел на меня: отцу, Игорю Павловичу, одноклассникам. Всем!
— Каждому – своё, в итоге!
Папа, я — негодяйка!
И пусть мои мечты убоги!
Папа, я — негодяйка!
Но если жить, то жить в кайф!
Папа, я — негодяйка!
But it’s my life, papa! It’s my life!
— Признай меня уже такой, какая я есть! — Выкрикнула я, расставляя руки в стороны и падая прямо в руки толпы.
Я смеялась и радовалась, пока люди несли меня сначала по залу, а просто рандомно катали на руках. И я веселилась и смеялась, не смотря на дикую головную боль, головокружение и тошноту.
Резко соскакивая с чужих рук, я не видела ничего перед собой — лишь смазанную картинку, пока неслась сквозь толпу к туалету.
А уже там, сблёвывая в раковину кровь и немного своего желудка, я все равно улыбалась. Стирая слезы и кровь с лица улыбалась, потому я уже знала, что делать дальше. Уже знала, что скажу отцу, что слышал мои слова и мое выступление. Что скажу проклятому Игорю Павловичу и его внучку. И что скажу учителю. Что скажу им всем.
Я уже всё для себя решила.
Теперь я знала, как жить дальше.
— Твои выходки бесцеремонны!
— Бла!
— Ты опозорила фамилию Громовых!
— Бла-бла!
— Ты отправляешься в закрытый пансионат до совершеннолетия!
— Бла-бла-бла!.. Стоп, что?
========== 22. “Финиш. Взлетаем” ==========
— Поздоровайтесь с Беатрисой, вашей новенькой одноклассницей! — радостная и светящаяся, как свеженачищеный чайник, директриса придерживает меня под локоть, чтоб я не вытворила что-нибудь эдакое. Но вторая-то рука у меня свободна.
— Можете не здороваться! — и стопка листков, что секунду назад лежала на столе математички, летит ей в лицо.
Интересно, сколько заплатил ей отец, что даже после того, как я унизила ее подобным образом перед целым классом, она всё равно улыбается мне. Улыбается, ломая скулы, совершенно не натянуто. Видно, там действительно была невъебенная сумма. Единственное, что останавливало меня от членовредительства — уголовный кодекс, который прижимал. Конкретно так. Была б моя воля — сожгла бы к хуям этот пансионат, но нельзя.
Перед отъездом мне тонко намекнули, что, если со школой вдруг случайно что-то случится, то меня вообще больше никогда не найдут. Слова были услышаны, батя прямым текстом послан нахуй, а я втащена в машину и увезена хуй знает куда.
Вся культура вышла из меня ровнехонько в тот момент, когда меня приложили головой об крышу машины, чтоб запихнуть сопротивляющуюся меня в салон.
Поэтому сейчас я стояла перед двадцатью девушками в идеально наглаженной форме, косами на длинных волосах и бантами, и я неосознанно тянусь рукой, чтобы пригладить топорщащийся пушок на затылке.
— Ну что, сучки, готовы прогибаться?
Судя по недобрым взглядам, они были готовы.
Злобная ухмылка расползалась по потрескавшимся губам, и я уже приготовилась творить чудеса, чтобы поскорее вылететь отсюда.