Норлаш перевел, хотя Келленсилль заметила, что на абсолютном он говорит, на самом деле, так себе: слишком слаб словарный запас. Больно уж однобокие собеседники у чернокнижника были.

Кхейл больше ничего не сказал, и княгиня поняла, что надо брать беседу в свои руки.

– Кто ты такой и что тебе нужно?

Норлаш перевел.

– Я Трэйкхан Кхейл из Лагурента, - ответил 'великий' так, словно это все-все объясняло.

– Первый раз слышу.

Трэйкхан Кхейл только молча пожал плечами, и его громадные, украшенные черепами наплечники скрипнул.

– Что тебе нужно?

Норлаш снова перевел и выжидающе смотрел на своего хозяина.

– Мне нужна полная сила Обители Достойных, - медленно произнес Кхейл, - для чего я буду вынужден принести тебя в жертву. За что также прошу меня простить.

– Великий, а ты уверен, что стоит говорить ей это?
– усомнился Норлаш.

Кхейл молча скосил на него глаза.

– Ну как пожелаешь, - поспешно выговорил Норлаш и перевел.

Келленсилль криво усмехнулась.

– Вот как? И для чего же тебе такое огромное могущество?

Вот тут на лице Кхейла впервые проступило что-то, похожее на внутреннюю борьбу, затем он скосил взгляд на Норлаша, чуть подумал и ответил:

– Чтобы открыть портал в Лагурент и провести по нему мою армию.

– Великий намерен с его помощью перенести сюда свою армию, - перевел Норлаш и добавил от себя: - и тогда тьма ляжет на эту проклятую землю. Миру настанет конец.

Келленсилль попыталась сформировать на ладони крохотный огненный шар: Кхейла она этим точно не проймет, но вот мерзкого чернокнижника...

– Бесполезно, - спокойно сказал Кхейл, - в этих цепях и в этой повозке ты колдовать не сможешь.

Княгиня уже убедилась, что эфир не отзывается, она даже не чувствует его, словно обычная смертная, лишенная и капли дара. Но этот самозваный 'великий' не понимает, с кем связался.

Она взглянула гиганту в глаза и произнесла на чистом абсолютном:

– Кто бы ты ни был, ты проиграл эту войну еще до того, как начал ее.

Кхейл никак не изменился в лице, а затем удивил княгиню ответной фразой:

– Что такое 'война'?

***

Ущелье на самом деле оказалось расщелиной глубиной по меньшей мере в двадцать человеческих ростов, по дну которого бежал небольшой поток, спустившийся с гор, но, в отличие от более удачливых собратьев, не превратившийся в реку, а напротив, где-то подрастерявший свои воды. Трещина в каменистой земной тверди протянулась в обе стороны на изрядное расстояние, и подвесной мост оказался единственным способом пересечь ее, не делая, по заверениям Р'Энкора, двухдневный крюк.

– Однако ближайшее поселение было покинуто или вымерло от чумы еще до того, как мы с отцом забрели в эти края, - пояснил дроу, - и вообще, местность сама по себе очень безлюдная, так что за мостом никто не смотрел, надо думать, уже много лет, и я не удивился бы, если б узнал, что в последний раз по нему прошли как раз мы с отцом почти сорок лет назад... Вы заметили, что тропа, которой мы едем, основательно заросла?

– Чума тут бушевала примерно семьдесят лет назад, - сказала Мирдана, - это было в том же году, когда на трон взошел мой дед. Говорят, вымирали целые деревни, хотя, мне кажется, это сильное преувеличение...

Р'Энкор вытянул руку и указал на запад:

– Вон там в часе пешего пути - деревня. Мы с отцом в ней провели денька три - отдыхали... По домам ходили в поисках чего полезного, бочонок старой, но совершенно пригодной, на наш невзыскательный вкус бездомных бродяг, солонины показался нам подарком богов... Так я там насчитал более двухсот останков покойников. В доме, где мы остановились - он выглядел самым целым - были останки восьми человек.

Кархад увидел, как принцессу передернуло.

– Какой кошмар!
– ужаснулась она.
– Я бы не смогла и минуты оставаться в таком жутком месте...

– Вы недооцениваете себя, - хмуро сказал Р'Энкор.
– Просто сейчас вы смотрите на ситуацию глазами принцессы, а не затравленного изгоя. Поверьте, если бы вы провели годы, скитаясь по свету, слыша в свой адрес только угрозы и проклятия и уворачиваясь от брошенных камней... Вы бы не считали деревню, полную трупов, жуткой. Так уж вышло, что живые постоянно обижали нас с отцом, а мертвые - никогда, и потому я люблю мертвых людей больше, чем живых. Так что радуйтесь возможности любить живых, а не мертвых: такая привилегия есть не у всех.