– Своё или чужое?
– снова не понял андроид.

– Да ты шутник!
– захохотал морф.
– Чужое, конечно, чужое.

– А мне кажется, имитация счастья - это почти как имитация утоления жажды, - сказала Ая, появляясь на пороге гостиной с кефиром, хлебом и мандаринами.
– Что своей, что чужой.

Она поставила блюдо на стол и устроилась с ногами в кресле напротив морфа, так, чтобы сидящий в прихожей Бенжи мог её видеть.

– Почему сразу имитация?
– обиделся морф.

Он взял с блюда мандарин, покрутил его в пальцах, наспех определяя состав, и засунул в рот - целиком, вместе с кожурой.

– Знаешь, кое в чём я даже готов с тобой согласиться, - подумав, сказал он Ае с набитым ртом.
– Но ты и сама знаешь, что энергия, которая течёт сквозь каждого из них, течёт свободно и правильно. И одному Богу известно, почему каждый несчастный, как правило, считает, что течёт она либо не совсем та, либо не совсем так.

– Но ведь если несчастный несчастен, значит, и вправду, либо не та, либо не так, - хмыкнул в прихожей Бенжи. Он отклеил от стены пальцы, сел, вытянув ноги, в коридоре у входа, совсем как когда-то у шлюза на Альфе, и закрыл глаза.

Морф внимательно посмотрел сперва на Аю, потом - на затихшего Бенжи.

– Ты счастлив?

– Сейчас - да, - ни секунды не сомневаясь, ответил андроид, не открывая глаз.

47. 2330 год. Москва.

Мальчик был неотличим от человека: худенький, невысокий, синеглазый, сам едва ли старше доверенных ей детей.

– Дети должны поесть, - растерянно сказала она.

– Совместим?
– предложил морф.
– Настоящая няня должна уметь всё.

Он спрыгнул со стола, и пространство за ним дрогнуло, вспучиваясь на столах тарелками с запеканкой.

– Кто хочет сказку?

– Я! Я! Я! Я!
– заволновалась группа.

– Тогда полдник.

– Жил-был город, - сказал он спустя минуту рассаженным за обеденные столы детям.
– Он был очень большой, очень-очень большой, сложный и ужасно старый, такой старый, что не помнил не только своего рождения, но и своего детства.

Морф двинул пальцами, и на месте стены с аппликациями медленно всплыла объёмная панорама ночного мегаполиса.

– Сколько он себя помнил, город, в нём всё время что-то куда-то бежало. Равномернее всех бегали электрички метро: они так слаженно сменяли друг друга утром и вечером, что городу казалось, будто бы они вообще никогда не устают, хотя это, конечно же, было совсем не так. А ещё по утрам в городе просыпались люди. Кто-нибудь знает, кто такие люди?

Мальчик прищурился и многозначительно оглядел притихшую группу.

Нет, зачарованно закачала головками группа.

– Ага!
– заговорщицки прошептал он, подбирая фокус.

Панорама на стене поехала, укрупняясь, пока на переднем плане не показался летящий вдоль Симферопольского шоссе в сторону космодрома Остафьево старенький флаер, в истрёпанной кабине которого устало и беззвучно ругались мужчина и женщина.

Потом изображение сместилось чуть левее и выдало закреплённое на заднем сиденье цветное детское кресло с нарисованными гномиками и сидящего в нём малыша.

– Так вот, - продолжал морф.
– Люди, как и электрички метро, ворошились в городе круглосуточно, и иногда городу даже казалось, что случись когда-нибудь так, что все люди исчезнут, и сам он тоже исчезнет.

Ребёнок во флаере был маленький - годика полтора, с белым пушком на голове и большими наивными глазками.

Девочка, подумала женщина, это девочка.

– Город не любил своих людей, - тем временем снова продолжал морф, пока картинка за его спиной меняла ракурс.
– Он вообще не умел любить. Так же, как, например, не умел плакать или бояться. Пока живущие в нём люди занимались всей этой ерундой, город деловито пыхтел паром в турбинах атомных станций, гудел километрами высоковольтных кабелей, подбрасывал в космос и выуживал из него спутники и грузовики.

Картинка с сидящей в детском кресле малышкой изменила резкость, и стало видно, как в окне за ней тянется далеко внизу усыпанная жёлтыми звёздами фонарей наземная трасса.

А потом морф моргнул.

Одновременно с движением его век картинка его тоже мигнула: старенький красный флаер резко ушёл в сторону, и взамен него возник падающий на Остафьево почти по отвесной прямой лунник.

Звук у картинки так и не появился, но чей-то детский голос отчётливо произнёс: