Как оказалось, сложная система тонких кислородных рукавчиков, которой были связаны между собой 'соты', пронизывала насквозь все пятнадцать цехов бывшей птицефабрики и уходила наверх, на живую зелёную крышу, а заплетённые в длинные косы тонкие низковольтные провода - в расписанную трёхмерной координатной сеткой операторскую.

– Да я ни в жизнь не починю это, вздумай оно сломаться!
– сокрушался Гарик, когда они с Леночкой ползали на коленях в широких коридорных воздуховодах среди кружевных электрических сетей и пьянели от гуляющего там кислорода.
– Да разве же это чинится при помощи гаечных ключей и традиционной матери?!

– Ага!
– соглашалась Леночка.
– Ни единого тебе транзюка, ни уси, ни кондейчика, по напругам полнейшая свистопляска, какого-нибудь паршивенького диодика и то нет, одни какие-то волосы! Даже компаратор в операторской и тот похож на чупакабру!

А потом, ближе к обеду, прямо перед приездом областного начальства, в одном из цехов случился небольшой коллапс: содержимое ячеек в виде нескольких тонн свежего куриного филе оказалось на полу, в проходящем вдоль стен широком эмалированном кювете, а в дальнем углу цеха проснулась и загудела спящая до сих пор канализация.

Подъехавшее к этому времени начальство только озадаченно развело руками:

– Ребята, вы - пятые.

Ещё восемь часов Гарик с Леночкой просидели в операторской, разгребая и сортируя выходные данные: координаты, оптимумы микроклимата клеточных инкубаторов и периодичность сброса того, что подлежало сбросу.

Поздно вечером, уже часа через четыре после того, как закончился рабочий день, Гарик, окрылённый почти наступившей полночью, напросился отвезти девушку домой.

Стоящий в дальнем конце стоянки флаер послушно фыркнул и заурчал, включаясь. Гарик запустил машину, развернул её на юг и наддал газ...

И ничего не произошло: электроника возмущённо пискнула, флаер сурово чихнул и вырубился.

– Чёртов драндулет!
– выругался Гарик, недоумевающе оглядывая не столько кабину, сколько сгустившийся в ней мрак.
– Только этого не хватало!

– Это не флаер, - прошептала Леночка.
– Ты только посмотри!
– и сама наклонилась вперёд, пытаясь в полукруглое лобовое стекло разглядеть в темноте то, что должно было бы быть небом.

Ночное небо, белое от огромной, многотысячной тучи летящих над Ижорой на запад чаек, шевелилось и колыхалось, как живое.

– О, чёрт...
– нервно хохотнул Гарик.
– Я бы не удивился, если бы это оказались бывшие куры...

52. 2331 год. Гонггар, гомпа.

– Если птица родилась птицей, она будет летать, - монах поклонился и, поднимая голову, понял вдруг, что смотрит в прищуренные птичьи глаза на лисьей морде и на расплывающуюся в усмешке острозубую пасть.

– Привет, - сказал морф.
– Да превратятся твои мысли в реальность.

– Политические эмигранты?
– усмехаясь, спросил монах.

– Боже упаси, - сказал лис и смущённо переступил передними лапами.
– Мы просто материализуем свои грёзы. Ну, по крайней мере, я.

– А ты?
– повернулся монах к Бенжи.

– Я?

Андроид обернулся к Ае, и та, улыбаясь, развела руками: мол, давай сам.

– Я - машина, - сказал Бенжи.
– Я не интересуюсь политикой, какой из меня эмигрант. Мы вместе, - и он кивнул в сторону Аи.

Тибетец посмотрел на Аю, но та промолчала.

– Ну, что ж, - сказал он, оглядывая всю компанию.
– Хорошая карма - это пространство для создания будущего равновесия. Хотите его - пойдёмте. И ты, - он кивнул Джите, прижимавшей к животу всё ещё дрожащий ханг, - ты тоже спускайся, если хочешь.

Гомпа встретила их многоголосым детским гомоном. Детей было много, человек тридцать - худенькие, одинаковые, с глазами, так откровенно ждущими чуда, что лисы, электризуясь, переглянулись.

– Машина! Машина!
– закричал маленький мальчик в меховой чубе, указывая на Бенжи пальцем.

– Ага, машина, и мужество у меня твёрже стали, - вполголоса буркнул Бенжи, с деланным интересом разглядывая свои ноги.

– Нет занятия глупее, чем сокрушаться по поводу того, что ты есть тот, кто ты есть, - так же вполголоса, почти шёпотом, не поворачиваясь, а только скривив в его сторону губы, сказала Ая.
– Ты - самый лучший, просто не знаешь до конца размеров своего счастья.