— Это можно, — разрешил конюх.

Через пять минут конюховка блистала чистотой. Через пять минут дверь резко отворилась и вошел человек в милицейской форме. Вслед за ним юркнул конюх.

— Вот они, субчики. Накрыли!

Милиционер сел на лавку, снял с плеча полевую сумку, достал какие-то бумаги.

— Ну что, будем знакомиться, граждане угонщики?!

— Мы только по разочку хотели прокатиться, — сказал Вадик. Веник он все еще держал в руках.

— Угоняют, угоняют каждую ночь, — пожаловался конюх.

— Это не мы, — сказал я.

— Все вы так говорите, — сказал милиционер. — Итак, значит, фамилии, адреса… да смотрите мне, не врать, все равно проверю!

Потом, уж не знаю почему, нас спрашивали, знаем ли мы Крота.

— Знаем, конечно, — сказал я.

Его весь город знает. Старшие ребята из нашего двора учили: если встретят тебя в темном переулке, попросят закурить или десять копеек, говори: «А ты Крота знаешь?» И эта фразочка-выручалочка отобьет у твоих противников охоту драться. Она помогала и тем, кто Крота и в глаза-то не видел. Но сейчас, наверное, лучше было не говорить «знаем», потому что милиционер сразу же как-то по-другому на нас посмотрел. Но сказать «не знаем» было нельзя: ведь мы с Васькой Кротовым живем в одном доме.

На карьер мы ходили чуть ли не каждый день. Вроде купаться ходили, но вообще-то надеялись увидеть там лошадей. И увидели. На лошади подъехал Васька Крот. Он сидел на ней легко, небрежно держал в руке узду. Вместо седла — ватник?

— Слышь, Муха, — сказал мне Васька, — подержи узду, я покурю покуда.

Лошадь смотрела на меня слезящимися глазами, бросая на землю клочья пены. От ее спины валил пар. Крот достал пачку сигарет, закурил сам и предложил нам. Взял только Генка.

— Кляча — ништяк, но ленивая, — сказал Крот и красиво сплюнул сквозь зубы.

— Я прокачусь, Крот, ладно? — сказал Генка.

— Лады, — разрешил тот.

Лошадь сделала несколько шагов и остановилась. Генка ерзал на мокрой лошадиной спине, дергал за узду, но от этого не было никакого толка.

— Устала, наверное. — Генка спрыгнул на землю, подвел скакуна к нам.

— Дурит, поганка, — выругался Васька Крот и, одной рукой взяв узду, другой наотмашь ударил лошадь но зубам.

— Ты что делаешь, фашист? — Генка схватил Ваську за плечи и тряхнул.

— На кого прешь, на Крота? — взревел Крот и тоже схватил Генку за пиджак. Они уперлись друг в друга лбами. Генка молча сопел, а Крот сквозь зубы ругался: — Я ж ему прокатиться, а он же, гад, вместо спасиба… счас рога обломаю! — и все такое в этом роде. Вообще он умеет страх нагонять.

Долго никто никого не мог сдвинуть с места. Но мы-то с Вадиком знали: хотя ростом они почти одинаковые, Васька сильнее и, главное ведь, в драках опыта больше. Не дожидаясь, пока он подомнет под себя Генку, Вадик подставил Кроту подножку — и тот повалился на землю. В руках он держал воротник Генкиного пиджака. Я хотел припечатать Кроту в то место, где у него на брюках наклейка «Ну, погоди!», так, чтоб след остался, но подумал, что не дело это — втроем на одного. Генка тоже так подумал, потому что сказал:

— Вставай! Будем драться один на один. А вы не мешайте!

И мы отошли. Про лошадь мы, конечно, забыли. А ей драка не была интересна вовсе, она ушла, не дождавшись, чем кончится дело.

Обоим крепко досталось, но Генке больше.

Потом, когда возвращались домой, Крот и Генка, как два бойца, вспоминали подробности боя: кто кого как ухватил, куда врезал. И тогда-то Крот Васька сказал Генке: «Знаешь, старик, если бы нам с тобой попасть в Мехико, о, мы бы себя показали!» — «А что такое Мехико?» — спросил Генка. «Как, неужели не знаешь?! — вытаращил глаза Крот. — Да колония для малолеток, ну которая в поселке Мехи». И он начал расписывать эту самую колонию. Выходило, что не жизнь там — малина.

Вечером в нашем подъезде при тусклом свете мы пришивали к Генкиному пиджаку воротник, закрашивали известкой огромный синяк под глазом. Зря мы старались, зря все втроем ввалились к Варламовым, надеясь, что при нас тетя Нина постесняется лупить Генку. Тетя Нина мыла пол. Она сразу принялась хлестать Генку тряпкой. «Сил моих нет, — приговаривала она, — горит на тебе все, как в огне! Совсем новый пиджак ишо был. Отец и трех лет не носил, а ему на один раз!» Потом она припомнила Генке ботинки: пока мы ходили в Березовку, наша обувка-то исчезла.

Так вот, тетя Нина хлестала Генку тряпкой по чему попало, а он стоял себе спокойно и только говорил: «А мне не больно, а мне не больно…» Наверное, и в самом деле ему не было больно, стоял себе как ни в чем не бывало, а тетя Нина рядом с ним маленькая такая, на полголовы ниже его. Потом ему, видно, это надоело, он выхватил у нее тряпку, бросил на пол. Тут мы решили, что нам самое время уйти, и потихонечку прикрыли за собой дверь.