Шрифт:
— Слушай, что говорит Иван Степаныч. Он прокурор, и ему в судебной практике не раз приходилось…
— Он больше не будет, — не дала договорить тетя Нина и заплакала.
— Мамаша! — прокурор постучал толстым указательным пальцем по столу. — Вы за него не отвечайте. Вы за самих себя не можете ответить.
— Если в семье пьющий, то не жди ничего хорошего, — сказала одна из похожих друг на друга женщин, сидящих за столом.
Генка стоял, опустив голову и сжав кулаки. Таким он был всегда перед дракой.
— Вы меня разбирайте, а мамку не трогайте, — разжал он губы.
— А как он учится?
Из-за спины наших родителей поднялась Анна Георгиевна.
— Способный, но ленивый. Еремин, тот совсем неплохо. О Мухине говорить нечего. Кроме двоек и троек, его дневник оценок не видывал. Поведение у всей троицы, конечно, оставляет желать лучшего.
В моем положении с Анной Георгиевной, конечно, не имело смысла спорить, но она была несправедлива. Хоть и не часто, бывали у меня четверки, а в прошлом году я даже пятерку отхватил за то, что стихотворение наизусть рассказывал. Из классики.
Я помню, чудное варенье Однажды мне сварила ты. Я дал коту. О миг прозренья! Варенье не едят коты.И тэдэ в том же роде. Анна Георгиевна вкатила бы мне единицу за такую «классику», но ее заменяла в то время практикантка, хорошая, смеялась вместе со всем классом и, хотите — верьте, хотите — нет, поставила пятерку.
Генка все еще стоял, опустив голову и сжав кулаки. И никакими силами нельзя было выдавить из него «не буду». Сказал бы, и все давно бы кончилось. Ясно же, нас хотят простить. Но он так и оставил при себе свое «не буду».
Последним выступал колхозный зоотехник: «Кто-то мучает лошадей», — говорил он. Но нас это уже не касалось: ведь мы же не мучили, поэтому совершенно справедливо молчали.
Потом, уже в коридоре, Вадик шепнул нам:
— Крот мучает лошадей. Это я точно знаю.
Глава шестая
— Костик, — сказала мне мама, — у нас хлеб кончился, сходи в магазин.
Я был рад исполнить любую просьбу. Столько огорчений доставил папе и маме, что сделал бы все, чего бы они ни пожелали. Им и без меня достается: у папы неприятности на работе, у мамы отчет на носу.
Через минуту я уже мчался вниз по лестнице, неся в кармане двадцатикопеечную монету.
У подъезда стояли Вадик и Генка. Тут же толкался Крот.
— Муха, дай десять копеек, — сказал он, — на курево не хватает.
Конечно, надо было сказать «нету», но Крот смотрел на меня наглыми глазами и ждал. Этот проклятый двадцатик прямо-таки жег через карман ногу. Я достал монету, и Крот сгреб ее. Сдачи он, конечно, не дал.
Крот куда-то ушел, а мы сидели на лавочке под акациями и говорили о лошадях. Вернее, говорили Вадик и Генка, а я молчал — не мог простить себе малодушия: дома ждут хлеб, а я отдал деньги Кроту.
Неподалеку Мария Семеновна выгуливала своего петуха. «Петечка, дружочек, вот тебе зернышки, — говорила она, доставая из кармана хлебные крошки. — Скоро солнышко зайдет, Петя спать домой пойдет».
Тьфу, слушать противно!
— А не махнуть ли нам в Березовку? — предложил Генка.
— Ты, что ли, псих? — удивился Вадик.
— Посмотрим на лошадей — и назад… Ты как, Муха, не против?
— Мне все равно.
Сначала мне на самом деле было все равно: просто не хотелось идти домой, объясняться с мамой. Ну а после, когда мы прошли полпути от дома к деревне, поворачивать назад, сами понимаете, не имело смысла. Стемнело. Мы шли и шли и даже не свернули с дороги, чтобы посмотреть, как там карьер.
И тут совсем рядом в кустах грохнул выстрел. Мы припустили со всех ног. Будто кто целил нам в спину и тянулся пальцем к спусковому крючку. Только у дома Алексея Петровича перевели дух, отдышались. Протопали по широченной улице Свободы, подошли к конюшне.
У конюха горел свет. Мы залегли на бруствере. Отсюда очень удобно было наблюдать, что происходит за мутноватым оконцем.
Вот конюх сладко зевнул, похлопал ладонью по открытому рту, подсел поближе к столу, и в руке у него появился стакан.
— Зачем мы сюда притащились? — вздохнул Вадик. — Неужели для того, чтобы смотреть на этого пьяницу? Уж лучше передачу по телику о вреде алкоголя.
Рассудительный у нас Вадик — слушать противно.
— По-моему, ты просто темноты боишься, только и думаешь, как бы домой смотаться, — сказал Генка.
— Я-то боюсь? А сами? Драпали до деревни, а от кого — и не знаете. Подумаешь, пальнул кто-то!
— Ты-то где был, разве не бежал рядом с нами? — сказал я.
— Я за компанию, — вывернулся Вадик. — Бежите — ну и я рядом.