Шрифт:
Первое помещение, куда вошли солдаты, – тот самый зал, где происходила пирушка. Там оставались из всего общества только женщины; при виде солдат они прижались друг к другу, бледные, с дикими, блуждающими взорами и, онемев более от страха, чем от неумеренного употребления вина, не могли произнести ни слова в свою защиту. Тотчас их всех забрали; в это время подошли ночные сторожа разных соседних мест, как бы в подкрепление солдатам, и им поручили вежливым образом отвести этих нарядных красавиц в госпиталь. Полицейский пристав, или комиссар, направился ко второй двери; на пороге встретил его мужчина величественного вида в коротком испанском плаще, украшенном богатым шелковым шитьем; в изысканно вежливых придворных выражениях он пригласил пристава войти в комнату, но попросил запретить это сопровождавшим его. Пристав согласился, приказав солдатам в случае надобности быть готовыми явиться на его призыв. Те, оставшись в зале, где еще не убрали со стола, почувствовав внезапно аппетит, принялись уничтожать остатки ужина – надо же чем-то заняться.
Вслед за своим проводником комиссар вошел в другую комнату и увидел на измятой постели какого-то господина, одетого весьма небрежно, в одной рубашке, который, заметив его, начал петь:
Вот по причинам, но каким –Знать никому не подобает,А потому и мы молчим, –Король нам петь не дозволяетЛихую песню лантюрлю!Лантюрлю! Лантюрлю! Лантюрлю!– В каком состоянии этот несчастный! – проговорил полицейский комиссар с видом некоторого сожаления и обратился к этому новому певцу: – Кто вы? И что вы здесь делаете? Ну же, отвечайте, молодец!
Тот, приподнявшись с трудом на ноги, ибо был пьян, пробормотал едва слышно, но с важностью:
– Кто я?.. Я – Великий Гедеон! Я пел… лантюрлю! – И снова повалился на кровать.
В это самое время из соседней комнаты показался прежний певец, подошел скорыми шагами к своему начальнику и затянул второй куплет песни:
Вот скоро королева-матьСюда в Париж к нам подоспеет,И принц, брат короля, сказатьТогда и слова не посмеет;Все будет тихо, говорю,Не пели б только лантюрлю!– Какая дерзость! – возмутился комиссар. – Петь песни про королевскую фамилию!
Вошел третий и подхватил куплет второго:
Послы от всех почти державК нам ныне часто приезжают:Торжественно пред троном став,Все жалобами докучаютОни своими королю,Что слышат всюду: лантюрлю!Лантюрлю! лантюрлю!– Каково! Насмехаться даже над иностранными державами! – проговорил комиссар.
Явился четвертый и продолжил:
Как жалобы свои послыКрасноречиво изложили!И безбоязненно ониВ глаза правительство бранили.Что было делать королю?Он отвечал им: «Лантюрлю!»– «Лантюрлю»! – воскликнул до крайности раздраженный пристав. – Это ужас! Приписать подобное выражение его величеству королю Франции!
Пятый, не отставая от приятелей, начал вслед за четвертым петь следующий куплет:
А наш добрейший кардинал,Боясь беды от этой ссоры,Для них все сделать обещал,Чтоб прекратить лишь разговоры.Потом, оборотясь к Ботрю,Сказал ему вслух: «Лантюрлю!»– О, они даже и к кардиналу не имеют почтения!
Шестой последовал примеру пятого и подхватил:
Об этом деле известилНаш нунций папу; то узнавши,Отец святой наш огласилВесь Рим, как бы шальной вскричавши,В том подражая королю:«Лантюрлю! Лантюрлю! Лантюрлю!»– «Лантюрлю»! «Лантюрлю»! Запрятать вас бы всех в тюрьму! – проговорил полицейский чиновник, напевая на мотив песни, хотя был сильно взволнован от гнева.
Наконец шестой заключил:
Министр, чтоб Францию от бед,Ей угрожающих, избавить,Велел ко всем дворам ответТотчас же письменный отправить,И вот какого содержанья:«Лантюрлю! Лантюрлю! Лантюрлю!»И все хором повторили: «Лантюрлю!» после того как остальные вошли процессией в комнату, занимаемую Великим Гедеоном, и встали в два ряда, один напротив другого, у его кровати.
– Какое войско, подумать только! – изумился пристав. – Но будь вас здесь хоть сто человек, вы от меня не уйдете, негодяи! У меня вон там двадцать солдат, чтобы вас образумить! – И всмотрелся пристальнее в певца последнего куплета, который сам глядел на него с дерзкой, насмешливой улыбкой: – А, вот тот самый, который вылил на меня из окна вино! Как твое имя?
Тот, кому он задал этот вопрос, принял гордый вид, улыбнулся, закрутил вверх усы и с важностью отвечал:
– Я Жан-Пьер де Марильяк – вот мое имя! Клянусь Бахусом, что не отопрусь от него за стакан вина… который бы не выпил!
– Черт возьми! Откуда он украл это имя? – проговорил сквозь зубы комиссар, записывая его первым на своем листе.
– А твое? – снова начал он, подходя поочередно к певцам.
– Гуго Роберт, барон де Монтморен! Я так же не отопрусь от своего звания, как и Марильяк.