— Почему ты так решила? — озабоченно спросил я.

— Она глупа, полагая, что сможет надолго обрести с тобой счастье, будучи рабыней. Возможно, заметь это себе, что она влюблена в тебя и в то же время интригует, чтобы только использовать тебя в своих целях. Айза рассудительнее и мудрее. Эта новая рабыня лжива, иначе она никогда не разделила бы с тобой ложе. Ах, — вздохнула мать, — когда ты только поумнеешь? Твой отец, царь, серьёзно озабочен.

Я вопросительно поднял на неё глаза и, чтобы успокоить, мягко коснулся её руки, и она едва слышно, так что я с трудом разобрал, как бы про себя сказала:

— Среди жрецов волнение. Они могут выступить против твоего отца.

— Против отца? Но почему? Что за причина?

— Их целых три, — саркастически ответила она. — Первую зовут Минос, вторую — Сарпедон, а третью — Радамант.

— В чём же жрецы упрекают сыновей царя?

— Ты — cловно дитя, тебя больше интересует охота, азартные игры и красивые женщины. Сарпедон — очень вспыльчивый, совершает немало глупостей, скоро твой отец уже не сможет оберегать его. А младший твой брат, Радамант, всей душой отдаётся самым необычным религиозным культам, поэтому его с негодованием отвергают. Вас трое сыновей, и ни один не годится в наследники твоему отцу. Что же будет с престолом?

Оказавшись снова в своих покоях, я не мог найти себе места, мечась, словно затравленный зверь. Передо мной возникло лицо отца, словно он был у меня в комнате. Он снова и снова заводил речь о Крите, направляя на него мои мысли.

Почему? Ведь говорили же, что землетрясение и невиданное наводнение разрушили значительную территорию этого острова. Северное побережье словно вымерло, а западное и южное подавали ещё признаки жизни. Там и захватили в плен ремесленников, которые изготавливали теперь во дворце серебряные сосуды, золотые кольца и мечи с изображениями охоты и военных сцен.

Разве мы не вели себя как разбойники, задавал я себе вопрос, ибо ходили слухи, что солдаты, получившие приказ захватить ремесленников, разграбили и найденные во дворце предметы культа?

— Позови мне Сарру! — приказал я рабу.

Спустя несколько минут она уже стояла передо мной. Она была ещё красивее, чем прежде. Всякий раз, приходя ко мне, она сперва проявляла какую-то неприязнь, и мне требовались определённые усилия, чтобы преодолеть её.

Разве она не говорила, что покорить её можно только любовью?

— Часть твоего народа ещё продолжает жить в Египте? — спросил я. — Я слышал, что, когда дни превратились в ночи, в бегство обратились не все.

Она только кивнула в ответ и взглянула на меня.

— Египтяне — мудрый народ. Ведь должны же существовать записи о событиях, которые помогли вам бежать?

— Всё, что они записывают и увековечивают на стенах дворцов и гробниц, служит восхвалению правящего фараона. Расписывая его благодеяния, они не жалеют красноречия, словно он бог, — насмешливо заметила она. — Когда же речь идёт о неприятных вещах, они, как правило, очень немногословны. Кроме того, они мало что знают о том, что происходит за пределами Египта. Они почти не проявляют интереса и к нам, ведь мы были людьми, которым полагалось трудиться. Все их помыслы о собственной стране и её благе. Простой египтянин почти не интересуется событиями в чужих странах.

— Но ведь они поддерживают обширные торговые связи? — спросил я. — Им требуется много древесины.

— И особенно лишайника, — добавила она.

— Что за лишайник? — удивился я. — Это, наверное, какая-нибудь пряность?

— Вовсе нет. Этим лишайником они набивают мумии. Освобождённую от внутренностей полость в теле умершего заполняют этим лишайником, считается, что он обеспечивает рельефность мышечной ткани. К тому же лишайник имеет приятный запах и передаёт его мумии. Для погребения египтянам нужна ещё смола пиний и кедровая древесина. Говорят, они получают всё это с Крита и Ливана. — Она задумчиво глядела на меня, несколько раз порываясь что-то сказать. — Как-то в Мемфисе, где я была рабыней, я слышала жалобы одного жреца: «Где взять кедр, чтобы делать гробы для наших мумий? Ведь жрецов хоронят в них, предварительно набальзамировав их тела кедровым маслом. Однако наши поставщики, кефтиу, больше не появляются... Да и золота становится меньше...»

— Кефтиу? Ведь это же критяне! Выходит, эти сетования тоже свидетельствуют о том, что торговля с Критом оказалась прерванной и как поставщик этот остров отпал.

Мы замолчали, и мои мысли обратились к Криту. Когда Сарра догадалась об этом, она рассказала, что видела гробницы высших чиновников, украшенные настенными росписями с изображениями людей кефтиу; на одной из них критяне подносили фараону дань.

— Это в самом деле были критяне? — спросил я.

— Конечно. Все они были в привычных коротких юбках с характерными для кефтиу мешочками для фаллоса. На другом изображении один из критян держит ритон в виде бычьей головы. Особенно запомнилось мне настенное изображение, где четырнадцать критян преподносят дары какому-то министру; и среди этих даров медные слитки и слоновий бивень.

— Как это критяне согласились платить дань, ведь до извержения вулкана на Каллисто они слыли весьма могущественной страной?

— Но и отец и дед нынешнего фараона были ещё сильнее. Поэтому египтянам принадлежали порты, которые использовались критянами. Чтобы иметь доступ к этим портам, критяне завоевали благосклонность фараона щедрыми дарами. То, что речь шла о мирных дарах, ясно из надписи, которая гласит примерно следующее: «Они приходят с миром от владык страны кефтиу...»

— Ты не только красива, но и умна, — похвалил я и обнял её.