Для Оксаны, никогда не стоявшей перед ночной диллемой десятого блока - Фройленблок или "нах Газовня", мир ужасный, но тем не менее, всё окружающий её - раскололся на множество острых, как лезвие бритвы осколков. Эти осколки сейчас больно ранили её, ранили её смертельно. Весь этот ужас?
– конечно, нет.... Фройленблок, жизнь, спасение. Конечно же, она согласится. Оксана ясно представила немца, обычного эсэсовца, сутками напролёт дежурившего за пулемётом на охранной вышке у своих раздвинутых ног. Пальцы на её груди. Пальцы с коротко остриженными ногтями, воняющие эрзац-одеколоном и оружейным маслом. Липкое, горячее движение внутри неё и искажённое судорогой удовольствия лицо, которое будет возвышаться над ней - покорной и готовой на всё девушкой из бордельного блока....

– - Что благородней?
– сказал врач-прибалтиец.
– Духом покоряться, мечам и стрелам яростной судьбы, или поднявшись в смуте на дыбы убить их. Умереть, уснуть.... Уснуть и видеть сны, быть может?

Оксана с ужасом посмотрела на прибалтийца.

– - Что? Что это значит?

– - Ты не знаешь? Ох, эта Азия...

– - Какая Азия?
– опять не поняла Оксана.

– - Неважно,- сказал прибалтиец.
– Всё это совершенно неважно.

– - Можно взять сигарету?
– набравшись смелости, попросила дрожащим голосом Оксана.

– - Да, пожалуйста.

Прибалтиец протянул ей пачку сигарет с выразительной картинкой - чёрно-зелёный солдат со свирепым выражением лица бросал в неприятельский окоп гранату на длинной ручке. Сухо кашлянув, Оксана прикурила от огонька спички. В этом было что-то ненастоящее, ведь все эсэсы курили пайковые "Блау номер пять", а этот сухощавый прибалтиец солдатские эрзац-сигареты.

– - Это правда?
– Оксана снова, как и было положено в десятом блоке, опустила свой взгляд на сырой бетонный пол. Она сейчас во всём подозревала скрытый подвох.

Прибалтиец молча кивнул. Большего не требовалось.

– - Зачем вы это делаете?
– спросила Оксана, затянувшись горьким табачным дымом и невероятным усилием воли удержав этот дым внутри себя, - курила она в первый раз.

– - Я литовский "фольксдойч",- опять грустно улыбнулся эсэсовец, и морщинки вокруг его светлых глаз стали похожи на развёрнутый веер.
– А это значит, что я ревностный католик. И моя вера не позволяет мне сидеть, сложа руки. Я должен что-то сделать. Кого-нибудь спасти - хотя бы тебя.

Прибалтиец достал из нагрудного кармана своей полувоенной куртки клетчатый платок и быстро вытер лицо.

– - Это для моей веры, чтобы было чем оправдаться там,- эсэсовец небрежно ткнул жёлтым от табака пальцем вверх, указывая на серый бетонный потолок душевой комнаты. Поймав недоумевающий взгляд Оксаны, он, бесшумно усмехнувшись, пояснил:

– - Небеса. Я имею ввиду небеса.

– - Я всё равно не поняла, - виновато сказала Оксана.

– - Я говорю о Боге,- сказал прибалтиец.

– - Я не верю в Бога,- пожала плечами Оксана. Горький табачный дым внутри неё закружил ей голову, и она осторожно прислонилась к вечно мокрой стене душевой комнаты.

– - Я тоже, - прибалтиец говорил для Оксаны загадками.
– Теперь я подвергаю сомнению существование ада. Профессор Гебхард мало напоминает Везельвула. Но вера - это твоя душа. Они могут удалить печень без наркоза, но душу вырезать хирургическим способом невозможно. И потом...

Эсэсовец усмехнулся.

– - Когда мне накинут на шею петлю, - он торопливо спрятал клетчатый платок в нагрудный платок куртки.
– Должен найтись кто-то, чтобы сказать - он не принадлежал к этой банде.

Прибалтиец выразительно постучал по эсэсовскому значку в петлице куртки. Оксана присела от неожиданного приступа тошноты, недокуренная сигарета выпала из её пальцев. Она выплюнула из обожжённого дымом рта вязкий комок горькой слюны. Закрыв ладонью рот, она поборола рвоту, и глубоко дыша, неожиданно даже для себя, сказала:

– - Помогите Златке, спасите её, - сказала Оксана и испугалась своих слов. Её быстрые, непослушные мысли рвались как паутина, и в кружащейся голове стучал набатом сопротивляющийся голос её здравого смысла. Пропитанная гноем марля, где они её возьмут? Операционный стол будет холодным? Каково это - ломать от прикуса зубы? Боясь передумать, Оксана обессилено задышала, успокаивая зачастившее сердце.

Она вытерла с губ проникотиненную слизь собственной слюны и подняла недокуренную сигарету с пола. Мысль работала лихорадочно - если шарфюрер Хорсманн будет идти по коридору из штубы и заметит окурок, она вернётся в барак.

– - Златка этого не выдержит,- быстро сказала она и запнулась. Вряд ли эсэсовец знал по именам заключённых десятого блока. Но пропитанная гноем марля.... Недокуренная ей сигарета легко обжигала пальцы и сейчас это было единственным, что удерживало её от крика.

– - Девочка, ты не понимаешь, что ты делаешь,- мягко сказал прибалтиец.
– Ты хоть понимаешь, на что идёшь?