Шрифт:
– Чича-а-ас! Палкой-то! Где моя палка? Но! Угони, Данилыч, своих, мои не шутют, кобели-то! – не без удовольствия кричал Михаил, не упускавший иной раз случая стравить своих зверовидных кобелей с чужими собаками.
– Спасибо, Алтая нету, тот не глядя пластает. Раз-два – и нету собачки.
От человечьего крика собаки расслабились. Противостояние распалось, отошли друг от друга. Саян и Байкал легли на лыжи, как бы показывая, что они гости и ни на что не претендуют, но место на лыжах хозяина у них законное, а чужая сучка их не волнует, пусть сама подходит, тогда понюхаемся.
– Любите меня, што ли? А? Звери! – Михаил с удовольствием попинал Саяна в морду мягким ичигом. Кобель завертел хвостом, чуть еще – и превратился бы в щенка, начал бы прыгать на хозяина, но Михаил вовремя прикрикнул и ушел на крыльцо. – Но, Данилыч, чаю давай! – Михаил весело кинул рукавицы и шапку на лавку и уселся к столу. На окне, на уровне глаз, была продышенная и протертая пальцем амбразура в толсто обледенелом стекле.
Амбразура была направлена на тропу, и человека, идущего от ухаловского зимовья, видно было далеко, как только он выходил из ельника. Михаил подумал, что вот сидел старик, скучал, специально состерег себе гостя.
– Скучно тебе в тайге?
– Дела все, дела. Спасибо забыл тебе сказать, за мясо-то. При Панфилыче не хотелось говорить.
– Да он знает, я ему сказал. Жалко мяса, что ли, добра-то.
– Прихожу, а тут сохатинка, суприз. Вот уж спасибо, люблю легкое мясо. Хорошего зверька стрелил?
– Ничо, подходящий, жалко, не вывезти оттуда.
– Конем-то туда пройти можно?
– Дороже получится, если тебе ходить.
– Да ты чо! Я на праздники буду у Марии бычка колоть, да и у себя двух боровов, куда мне мясо-то, так я спросил.
3
Данилыч мельтешил, угощал ломаным печеньем, суетился. А Михаил был рад более или менее свежему человеку, еще раз рассказал про медведя, как он угадал и точно елку сунул в дыхало берлоги, как медведь лесину подпер из-под снега, как хотелось дать Панфилычу сделать пенсионный выстрел, но как стрельнул сам.
– А то, может, последний медведь-то, пенсионный!
У Михаила было хорошее настроение, он так все рассказал, так все удачно и понятно получилось, что самому интересно. Михаил расстегнулся совсем и хотел что-то еще рассказывать, но Данилыч его перебил:
– Пенсионный-то, он, может, и пенсионный, – маленькие глазки Данилыча подпрыгнули на Михаила, – а только не слезет с тебя Ухалов, если ты его не стряхнешь! Чо смотришь, я тебе правду говорю, истинную!
Никогда-то от Подземного доброго слова про Ухалова не услышишь, но и прямого нападения Михаил не ожидал и сразу же пожалел, что заехал чаевать, потому что одно дело, когда намеки, а другое – если правду прямо говорят, тут глаза не закроешь на правду, неудобно при свидетеле.
Михаил промолчал, сделал вид, что пропустил мимо ушей. Но Подземный сел с кружечкой напротив и не отступался, глазками подлавливал взгляд Михаила.
Михаил все же отмалчивался и еще рассказал, как он забрал от медведя желчь, без спора отдал ему ее Панфилыч. Теща просила. Михаил и не обещал, но тут случай такой, он сказал, что возьмет желчь, и взял. Надо – бери! У кого не бывает промежду себя в тайге? Таких напарников, наверное, нету, чтобы все в идеале, у иных до ножей-ружей доходит. А на Талом ключе все пока в исключительном спокойствии.
– Хитрый Петро. Людей понимает, такого напарника подобрал, доброго.
– Он мне помог, можно сказать. Зашибал я, он меня в тайгу взял, в обстроенную, видит – парень пропадает.
– Я же знаю. Ты к охотоведу ходил, к Карасеву-то, просился. Он тебе тогда отказал. А почему отказал? Ты не знаешь. Панфилыч ему отсоветовал! Еще, мол, одного пьяницу берем! Я был при этом! А потом и говорит тебе: пойдем, мол, ко мне. Чо глазами моргаешь?
– Не может быть, не верю, и все!
– Чтобы ты ценил его! Чтобы ты из трети поработал год-другой, чтобы благодетелем выглядеть, понял ты? Эх, молодой! Тебя бы любой взял, если ты спросил кого. Хитрый он, как волк, вот что я тебе скажу!
– Ну дак и ладно, что там, я не в обиде. Я и был пьяница, сам заслужил.
– Стучит в грудь на собрании: мы воевали! А кто не воевал? Твой отец воевал, да и погиб, я вон в степи японцев ждал, сусликов ел, хорошо? Другие раненые есть, да не в задницу! Молчат, совесть у них. За что ему все пенки, он вон сколько лет ходит, раненый! Да неужели ты не знаешь, Миша? Обманывает он тебя!
Михаилу деваться было некуда, ему и раньше говорили, что Панфилыч не может без того, чтобы не обмануть напарника, но не было доказательств, а теперь вот Данилыч наводит дело на принцип.