— Гетман! А я только собрался посылать за вами. У меня вот письмо царя.

У Мазепы захолонуло сердце: «Всё. Пётр написал-таки о моих предложениях. Держись, Иван. Не подавай виду».

— Вот возьмите и переведите его нам.

Мазепа долго не мог вздеть очки. Руки дрожали всё сильнее и сильнее. Наконец, водрузив очки, он поднёс к лицу лист бумаги. Он сразу узнал почерк Петра. Сколько раз этот почерк ободрял его, утешал, благодарил...

— «Брат мой Август!..» — начал Мазепа и споткнулся: «Какой ещё Август?»

— Что это за письмо? — спросил короля.

— Это письмо царь Пётр направил Августу Саксонскому. Мои драгуны перехватили посыльного, самого расстреляли, а письмо вот мне доставили. Читайте, гетман.

Мазепа сразу повеселел, читать стал с оттенком насмешки над автором грамоты:

— «...Спешу уведомить тебя, что у короля войска вполовину убыло. Приспело время выступать тебе супротив Лещинского. А на Карлуса не изволь оглядываться, он уже с сих краёв не выберется. Чаем летом генеральную баталию учинить, в которой и дадим ему полную конфузию».

— Ха-ха-ха, — вдруг расхохотался король, запрокинув голову. — Нет, вы слышали, господа, этот царский бред. Ха-ха-ха! Гетман... ха-ха, гетман, перечитайте, пожалуйста, нам последние строки.

Мазепа, подхихикивая королю, прочитал ещё раз:

— «Чаем летом генеральную баталию учинить, в которой и дадим ему полную конфузию».

Король хохотал от души, заставляя ещё раза два перечитывать «царский бред». Давно его не видели таким весёлым. Тряся животом, посмеивался и Мазепа. Смеялись адъютанты, генерал Спарре — комендант Москвы, и даже Реншильд вежливо улыбался.

Не присоединялся к веселью лишь Пипер; хмурясь, он рылся в каких-то бумагах, искоса посматривая на бледного Гилленкрока. Только они двое понимали, сколь грозное предупреждение царя было зачитано только что.

К избе Петра, стоявшей на пригорке, подъехал высокий, костистый старик в полушубке. Слез с коня, привязал его к коновязи и пошёл не спеша к крыльцу. На крыльце стоял денщик царя.

— Ты к кому, старик?

— К государю, — отвечал тот.

— Ай зван был? — насмешливо спросил денщик.

— Зван. Зван аж из самой Сибири. Палий я. Семён Палий. Государь велел по возвращении к нему явиться. Услышал я, что на Воронеже он, вот и приехал.

— Государь на верфи.

— Скоро будет?

— Кто его знает? Може, к ночи воротится.

Палий потоптался в раздумье. Денщик посоветовал:

— А ты, коли зван, ступай туда. Найди его, назовись. Коли ты ему нужен, он хошь к дому прибьётся пообедать.

— А где его искать-то? Верфь-то эвон версты на три растянута.

— Он ныне к смоловарам сбирался. Вон там, где дым идёт. Там должен быть. За коня не боись, пригляжу.

Палий стал спускаться по тропинке к реке, берег которой, насколько хватал глаз, был сплошь уставлен новенькими кораблями различной степени готовности. Где щетинились ещё рёбра шпангоутов, где шла обшивка корпуса, а на многих ставились уже мачты, делались надстройки, каюты. Звенели пилы, тюкали топоры, откуда-то слышалась немудрёная запевка: «Эх раз, вз-зяли-и-и, еще-о, взяли-и-и».

Палий направился прямо к смоловарам. У чёрных больших котлов копошилось несколько человек, таких же прокопчённых, как и котлы. Самый высокий, по всему старший меж ними, что-то объяснял, то показывая рукой в топку, то берясь за ручку мешалки. Именно он и обратил внимание на постороннего, остановившегося у котлов.

Если б Палий не был предупреждён, то вряд ли признал в этом высоком, перемазанном в чёрной смоле работнике государя.

Пётр же, ежечасно ожидавший вестей с театра войны, увидев старика, тут же направился к нему. Ещё не дойдя, спросил с жадностью:

— Ну от кого? Что привёз?

— Из Сибири я, государь. Палий.

— A-а, Семён. Ну что ж, рад видеть тебя в здравии, Палий. Искренне рад. Сейчас пойдём ко мне, поговорим.

Пётр повернулся к смоловарам и сказал наставительно, видимо, не в первый раз уже:

— Так что огонь ровный держите. Дабы не гасло, но и не шибко пламенело.

Один из смоловаров подошёл, протянул Петру тряпку, пропитанную скипидаром.

— Вот, господин обермайстер, руки вытереть.