— За то, что хотели добра нам. И простите, что я тогда наорал на вас.

В тот же день явился в Саардам посланец от главы Великого посольства.

— Господин бомбардир, адмирал Лефорт просил вас прибыть завтра к торжественному въезду посольства в Амстердам.

— Ну вот, — обернулся Пётр к Меншикову. — А ты говорил, зачем нам буер? Вот на нём и пойду в Амстердам.

— А мы, мин херц?

— Вы оставайтесь. Учитесь не только топором махать, это можно и дома, а строить корабль по правилам, а не так, как в Воронеже было, абы как. Я въеду с посольством в Амстердам и ворочусь.

Торжественный въезд Великого посольства в Амстердам происходил 16 августа. В первых золочёных каретах ехали великие послы в богатых, шитых золотом одеждах, за ними следовала их свита и охрана, и где-то перед телегами с багажом посольства ехала карета, в которой сидел бомбардир в обычном зелёном кафтане, надвинув на глаза шляпу. Он и сюда въезжал инкогнито, хотя бургомистр Амстердама Николай Витзен уже знал о его присутствии в Голландии, знал по сообщениям из Саардама. Он был лишь наслышан о Петре, но никогда его не видел. И поэтому после приветственных речей с той и другой стороны тихонько спросил Лефорта:

— Господин посол, не будете ли вы столь любезны представить мне вашего... гм... — Витзен заколебался, соображая, как сказать, не нарушив инкогнито царя, и наконец нашёлся: — Вашего саардамского плотника.

— С удовольствием, господин бургомистр. — Лефорт повернулся и направился к Петру, возвышавшемуся среди свиты.

— Герр Питер, бургомистр хотел бы поговорить с тобой.

— Хорошо, — отвечал Пётр, — после протокола, когда вы удалитесь, я останусь один. Но скажи ему, чтоб никого здесь не было и с его стороны.

Так и было сделано. Великие послы торжественно представились правителям Амстердама, прослушали в ответ не менее торжественные приветствия и изъявления в дружбе и любви и удалились со всей свитой. Ушли по знаку Витзена и его помощники, принимавшие участие в церемонии встречи.

В большом зале магистрата остались двое — несколько одутловатый и погрузневший бургомистр Амстердама Николай Витзен в синем камзоле с золотыми отворотами и в блестящих башмаках с серебряными пряжками и высокий стройный бомбардир в тёмно-зелёном кафтане с оловянными пуговицами и в сапогах, увы, давно не чищеных.

— Я приветствую ваше величество, — торжественно произнёс Витзен на чистом русском языке. И именно это обстоятельство приятно удивило Петра.

— Вы знаете наш язык, господин бургомистр?

— Я как же. Я бывал в России.

— Когда?

— О-о, тому уж... сколько же? — Витзен на мгновение взглянул вверх. — Да. Без малого тридцать три года тому. И я написал о вашей стране книгу.

— Да? — ещё более заинтересовался Пётр. — Почему же я её не знаю? Как она называется?

— Название несколько скучноватое: «Татария восточная и южная». А не знаете вы её, видимо, потому, что написана она на голландском языке, ваше величество.

Пётр поморщился:

— Дорогой бургомистр, давайте без «величеств».

— А как?

— Зовите меня просто герр Питер.

— Но как-то неловко вас, царя, и по имени.

— Ну тогда Пётр Алексеевич. Кстати, а как вас?

— Меня Николай Корнелий.

— Ну значит, по-нашему, Николай Корнеевич.

— Пусть будет так, — улыбнулся Витзен.

— Николай Корнеевич, я надеюсь, вы подарите мне сию книгу?

— С удовольствием, Пётр Алексеевич, но учтите, она на голландском.

— А я знаю ваш язык. Так что мы квиты, Николай Корнеевич.

— Квиты, — засмеялся Витзен, — ей-богу, забыл, что это значит.

— Квиты — значит в расчёте с вами. Вы знаете мой язык, я — ваш, вот и квиты.

— Ах, вот в чём дело. Хорошее слово «квиты».

— Николай Корнеевич, если вы были у нас тридцать три года назад, когда, кстати, меня ещё и на свете не было, значит, вы виделись с моим отцом?

— Увы, видел, но не виделся. С ним говорил посол, а я в посольстве был в должности незначительной, Пётр Алексеевич.

— Как я, — улыбнулся Пётр.

— Не совсем, Пётр Алексеевич. Далеко не совсем.

— Но с кем-то ж вы были знакомы?

— С патриархом Никоном был очень близок.

— Ну, Никон нам дров наломал [39] , Николай Корнеевич, до сих пор расхлебаться не можем.

— Что так?

— Церковь расколол. Конечно, без умысла, но всё же.