Я прислушиваюсь к своим ощущениям. Не то, чтобы мне неприятны прикосновения Анны. У нее такая атласная, гладкая кожа, пахнущая жасмином, и ярко очерченные пухлые губы. К тому же, новизна, в силу моей неопытности, весьма привлекает.

Но… это чужие прикосновения. Чужие руки и чужие губы. Они не идут ни в какое сравнение с тем, что я чувствую рядом со своим мужчиной.

Анна целует мою шею — и это чудесное ощущение, будто вкус мягкого черничного пирога с сахарной глазурью. Но близость этой женщины не вызывает во мне… желания. Желания брать — и отдавать. Принадлежать и владеть.

Что же, нам пора заканчивать это. Время возвращаться.

***

— Представь себе Хаиша мертвым.

Голос Лидии, жестокий, холодный, мгновенно отрезвляет меня.

— Тело его истлело, а дух отправился искупать свои деяния. И больше ты никогда его не увидишь.

Никогда? Никогда не будет его тепла рядом?

Я не чувствовала боли. Я чувствовала пустоту, которая лишала воли. Лишала способности мыслить и чувствовать. Это страшнее.

Утерев слезы, я сказала, неожиданно зло и решительно:

— Не хочу его потерять.

Лидия улыбнулась и обняла меня за плечи:

— Вот и прекрасно. Думаю, мы сможем что-нибудь придумать, дабы изменить ситуацию. А сейчас идем в замок — пора переодеваться к обеду с королевской четой.

***

Аларик лежал на полу их спальни. Ладони на закрытых веках, губы плотно сжаты.

Интересно, знала ли Лидия, насколько ясно он способен чувствовать и видеть все, что чувствует и видит она?

Конечно, он мог бы быть сейчас там, в розарии. Разодрать голыми руками плоть этой дряни, что целовала его женщину. Но принц оставался недвижим.

Лидия залечила его раны. Омыла их. Заставила почувствовать, что он желанен. Что он любим.

Правда. Или ложь? У него не было желания выбирать.

Если он придет в розарий — навсегда потеряет возможность узнать. Потому просто наблюдал.

А ведь раньше он считал, что знает о боли все. Еще одна ошибка. Теперь он весьма точно представлял ощущения тех, кто рассыпался в прах заживо.

Чужие прикосновения. Чужие губы, чужие руки.

Аларик и сам не знал, насколько сумасшедшая улыбка змеится на его губах, когда он видит себя в сознании своей женщины.

Она думала о нем, и лишь о нем.

Тут принц был совершенно солидарен со своей любимой: зачем ей кто-то еще, если есть он?

Аларик поднялся плавным, медленным движением. Член его был болезненно напряжен — благо, что замшевая ткань брюк скрывала это.

Ему предстоит серьезный разговор с своей женщиной.

***

Блузу я застегнула, естественно, сама.

На обратном пути мы не вспоминали о том, что произошло только что под сенью роз. Анне есть сейчас, о чем подумать. Да и мне тоже.

Я не успела должным образом закрыть свои мысли от Аларика. Разве я могла предвидеть необходимость скрывать что-то? Удивительно, но я привыкла уже доверять супругу. Не рано ли?

У дверей своей спальни Анна пожала крепко мою руку, сказала: «Спасибо» и скрылась в комнате. Я же направилась было к себе, но не тут-то было.

Из-за поворота коридора вышел Аларик. Я замерла на мгновение, напуганная — мое внимание ранее не привлекало то, насколько бесшумно он двигается.

— Ты сильно напугал меня.

Я отступаю назад — он делает шаг вперед.

— Неужели? — мой принц иронично изгибает бровь. — А мне кажется, недостаточно сильно.

Аларик схватил меня на руки так быстро, что я охнуть не успела, и прижал спиной к стене. Серый камень, исчерченный фиолетовыми прожилками, холодит кожу сквозь ткань блузы.

Я хотела попросить, чтобы супруг отпустил меня — но конечно, такой возможности мне никто не дал. Он целовал меня, почти кусая и причиняя боль.

— Аларик…

— Молчи.

Мои оправдания ему вовсе не нужны.

— Все, что я хотел узнать — я узнал.

Я обнимаю своего мужчину, очень крепко. Кусаю его шею в ответ — и сразу же зацеловываю след.

— Я тебя съем сейчас, — тихо и вкрадчиво говорит мой принц. И уверена, сейчас эта угроза близка к исполнению, как никогда. Это меня пугает — и… превращает кровь в расплавленную карамель.

Взгляд этих непроницаемо-черных глаз заставляет меня дышать глубже.

— Аларик…

Дверь в нашу спальню дроу едва ли не выбивает ногой.