— Проходи, садись, — он указал рукой на стул возле своего стола, а сам опустился в кожаное кресло с высокой спинкой. — Значит, Моника тебе ничего не рассказала?

— Нет, мистер Гейз, — я сделал то, что мне велели, и стал внимательно следить за тем, как доктор сосредоточенно копался в папках и бумагах. — Я несколько раз был свидетелем ее приступов. Ей помогали какие-то таблетки, после которых ей становилось лучше.

— Финлепсин? — уточнил доктор.

— Да, кажется.

— А ты замечал, после чего у нее случались приступы?

— Стоило ей понервничать, как ее сковывали судороги. Я даже верил, что это действительно на нервной почве, но сейчас понимаю, что дело совсем не в этом…

Мистер Гейз снял очки, устало потер глаза и посмотрел на меня. В его взгляде читалось нескрываемое сочувствие. Это одновременно и пугало, и странным образом расслабляло. Я не знал, что скажет доктор, и ощущал дрожь по всему телу. Впервые в жизни я боялся услышать правду, еще никогда мне не было настолько волнительно. От слов мистера Гейза зависело слишком много, и груз ответственности уже давил на мои плечи, хоть и еще не был озвучен его масштаб.

— Я не должен этого делать, ведь существует врачебная тайна, но я вижу, что ты нормальный парень и не обманываешь меня, — мужчина поджал губы, опустив голову, но через секунду уже снова смотрел прямо в мои глаза. Он тоже волновался, но вот почему? — Сейчас я дам тебе медицинскую карту Моники. Тэхен, пообещай мне, что ты воспримешь информацию адекватно.

Я уже закипал. От слов врача мне становилось все дурнее и дурнее. Неужели все настолько плохо? Неужели после оглашения диагноза моя жизнь может перевернуться так круто и резко, что мистер Гейз лично предупредил меня о том, чтобы я воспринял все как можно спокойнее? Я соврал бы, если бы сказал, что буду вести себя сдержано. Как можно держать себя в руках, если ты вот-вот узнаешь страшную правду, перед которой трепещет все твое нутро? Речь шла о Монике, о ее жизни, и я готов был расколоться на мелкие осколки прямо в кабинете ее лечащего врача.

— Я постараюсь… — будто не сказал, а икнул я, и снова повторил. — Да, я постараюсь…

Покачав головой, мистер Гейз выдержал небольшую паузу, и протянул мне то, что я так боялся брать в руки, боялся открывать и читать. Мои ладони вспотели, сердце сжалось в тугой узел, внутри полыхал самый настоящий пожар. Голова шла кругом от страха. Я не узнавал сам себя. Мне казалось, что Тэхен куда-то испарился, и на его место пришла чокнутая истеричка, которая вот-вот заплачет.

Карта Моники в моих руках. Стоит ее открыть, прочитать диагноз, и все встанет на свои места, но я никак не решался. Я тупо смотрел на светлую обложку, сминал ее взмокшими пальцами и дышал как ненормальный. Мистер Гейз отнесся к моим эмоциям с пониманием и не стал меня торопить. Он молча ждал и, кажется, даже слышал отбойный стук моего сердца. Вернее, того, что от него осталось. Пора…

Заведение: Evertone Health Centre.

Фамилия, имя: Чандлер, Моника.

Место рождения: Лондон, Великобритания.

Далее следовала полная информация о Монике, по которой я быстро прошелся. Меня не интересовала дата ее рождения, мне было все равно, где она родилась, сколько весила, какой у нее был рост и тому прочее. Меня волновала одна единственная графа… Я все оттягивал момент, боясь опустить глаза ниже, но время шло, правда узналась бы рано или поздно. Вздохнув как можно глубже, я зажмурился, а потом резко посмотрел туда, где мои нервы собрались в колючий комок.

Диагноз: Опухоль головного мозга.

Если бы эти слова могли звучать, то они оглушили бы не только меня, но и все вокруг, как гром среди ясного неба. Все мои внутренности, включая остановившееся на миг сердце, рухнули вниз. Я даже ощутил эту пустоту, которая внезапно посетила мой организм. Сказать, что я был в ахуе? Сказать, что я готов был расплакаться? Сказать, что мне хотелось разнести всю больницу и весь ее персонал? Я не знал, что сказать. Я молча смотрел на диагноз Моники и постепенно выпадал из реальности. Перед глазами появилась светлая пелена, напечатанные на бумаге буквы стали расплываться, а потом и вовсе превратились в страшное, черное болото.

— Моника никому не говорила об этом, — нарушил молчание мистер Гейз, но я почти его не слышал. Ему нужно было что-то сказать, чтобы давать мне понять, что я все еще здесь, в реальном мире, а не где-то в аду. — Я предупреждал ее, чтобы она не уезжала из Ливерпуля, что в любой момент может случиться страшное, но у нее была мечта — учиться в элитной британской школе. И я, и миссис Чандлер в два голоса пытались ее убедить. Не убедили, как видишь…

— Саманта мертва, — прохрипел я не своим голосом, прожигая взглядом в карте дыру, — ее вчера застрелили прямо на глазах у Моники.

— Я знаю, мне сообщили об этом, когда доставили Монику. Тэхен, посмотри на меня, — доктор звал меня, но я не реагировал. Я смотрел в карту, по сотому разу перечитывал диагноз и не верил своим глазам. — Тэхен? Тэхен? Я понимаю, как тебе тяжело, но взгляни на меня, пожалуйста.

Я не хотел смотреть на доктора, я не хотел реагировать, двигаться, дышать, существовать. Я ничего не хотел. Мне больше ничего не было нужно. У Моники опухоль, Моника умирает, Моника никогда не будет моей. Не будет нас, не будет общего счастья, не будет той взаимной любви, которая так страшила меня. Не будет будущего.