Женщина пристально посмотрела мне в глаза и застыла. Она была похожа на рентген, желая изучить меня целиком и полностью. Врал я или нет? Почему при моем-то состоянии я отказался от медицинской помощи? И кто я такой, чтобы спрашивать о некой мисс Чандлер?

— Кем Вы ей приходитесь? — медсестра включила компьютер, загружая базу пациентов.

— Я ее парень, — на полном серьезе заверил я. — Так поступала она к вам или нет? Мне нужно срочно знать!

— Пока компьютер не загрузится, я не смогу Вам дать ответ.

И я ждал, пока загрузится компьютер. Терпение было на исходе… Хотелось самому залезть в это идиотское окошко, расколошматить там все и выведать, здесь ли находится Моника или нет. Сердцем я чуял, что ее привезли именно сюда, ведь в прошлый раз мы приехали в эту больницу, когда у нее случился приступ после вечеринки. Я не думал, что в Ливерпуле дохера таких больших и качественных больниц — одна, ну, может, две, но никак не больше. И если Мон здесь не окажется, я пошел бы искать дальше. Вариантов не так уж и много.

— Да, мисс Чандлер у нас. Подождите минутку, я позову ее лечащего врача, — медсестра не спеша встала со своего места, захватив какую-то бежевую папку, и удалилась, оставляя меня одного наедине с коварными мыслями, которые закопошились в моей голове еще активнее.

Долго стоять я не мог, так как тело страдальчески ныло, поэтому я решил подождать на длинной лавочке, что расположилась в чистом, стерильном коридоре. Я смотрел, как туда-сюда бегают врачи, таская в руках истории болезней и прочие необходимые документы, как устало, с поникшим видом волочат ноги пациенты. Некоторые из них стояли возле автоматов с едой и кофе/чаем и беседовали о чем-то своем. У каждого своя жизнь, своя судьба, каждый надеется только на лучшее, желая покинуть стены больницы полностью обновленным и здоровым, но одному Богу известно, как все сложится. Нам, простым смертным, остается тешить себя надеждами и верой — единственным, что у нас есть.

Я внимательно вглядывался в лица пациентов и пытался прочесть их мысли. Мне было интересно, что творилось у них в головах, о чем они думали, какими были людьми и что вообще из себя представляли. Вот прошла женщина лет пятидесяти: морщины уже исказили ее умиротворенное лицо, но она тщательно скрывала их под приличным слоем макияжа; ее темно-зеленые глаза, которые когда-то искрились счастьем молодости, теперь выражали не только мудрость, но и накопленный опыт. Я не знал, чем она болела, но судя по ее внешнему виду — больничный халат, растянутые штаны, полосатая футболка и пушистые тапочки, — она здесь уже давно. Мои покрасневшие глаза упали на другого пациента. Им оказался молодой мужчина лет тридцати. Он явно ненадолго в стенах больницы: загипсованная рука, легкая улыбка на губах и глаза, полные жизнелюбия. Мужчина попивал кофе и болтал с другой пациенткой. Девушка, чуть моложе него, открыто кокетничала со своим собеседником и глупо смеялась над его якобы остроумными шуточками. Даже здесь, в больнице, в месте, где люди не могут точно знать, что их ждет, где остается только надеяться на положительный исход событий, течет своя жизнь. Для некоторых больница стала родным домом, для некоторых — ненавистным адом. Чем же станет она для меня? Чем же стала для Моники? Я не мог знать и мучился от пугающей неизвестности.

Через несколько минут ко мне подошел доктор. Это был приятной наружности мужчина, на вид ему было не больше сорока пяти. Его внешний вид моментально располагал к себе, добрые глаза внушали доверие, а очки в прямоугольной оправе добавляли ему львиную долю интеллигентности.

— Вы к мисс Чандлер? — бархатным голосом спросил мужчина, протягивая мне руку, которую я тут же пожал. — Я ее лечащий врач, мистер Гейз.

— Да, здравствуйте… — я был скромен и сдержан как никогда. — Меня зовут Тэхен, я ее молодой человек. Скажите, док, как она?

— Мне бы хотелось сказать, что все хорошо, но Моника очень слаба. Я занимался ее лечением еще до того, как она уехала учиться в Лондон, и не припомню, когда ей было настолько худо.

— Что с ней происходит? Она мне ничего не говорит. Твердит про нервные срывы, но я чувствую, что она лжет. Док, прошу, скажите мне наконец, что творится с Моникой. Я должен знать.

Я смотрел мистеру Гейзу прямо в глаза и никуда не собирался уходить, пока он не раскроет мне все карты. Тон моего голоса звучал максимально твердо и жестко, всем своим видом я показывал, насколько сильно я настроен добиться правды, даже если она убьет во мне все живое. Пускай, но я должен знать, что происходит с девушкой, в которую я, кажется, влюбился.

— Идем со мной, — тихо, с оттенком грусти произнес доктор и повел меня за собой к себе в кабинет.

Кабинет мистера Гейза находился на четвертом этаже. Мы быстро поднялись на лифте и пока шли по коридору, с ним здоровались буквально все: и пациенты, и медсестры, и такие же доктора в халатах и масках. Я понял, что лечащий врач Моники далеко не последний человек в этой больнице, и раз именно он занимался ее лечением, то дело явно не ограничивалось простыми нервными срывами, про которые мне лживо твердила Мон.

Мистер Гейз раскрыл передо мной дверь своего кабинета и зашел следом. Внутри было просторно, светло и чисто, пахло дорогим одеколоном и кофе. Я с любопытством огляделся: парочка картин, висящих на стене, широкое окно с видом на дорогу, небольшой черный кожаный диван, шкаф с прозрачными створками, за которыми виднелись баночки с лекарствами и бутылки с элитным алкоголем, рабочий стол, сделанный из красного дерева… Я еле сдержался, чтобы не присвистнуть и не выразить свой восторг вслух. Ограничился лишь распахнутыми глазами, но мистер Гейз заметил мою реакцию и мягко улыбнулся.