Поднявшись на один этаж повыше, я постучался в уже знакомую дверь и вошел в кабинет. Все было убрано, расставлено по своим местам. Доктор сидел на своем месте, заполняя бумаги, и когда я зашел, он серьезно посмотрел на меня поверх своих очков.

— Оклемался? — спросил он, откладывая ручку в сторону.

— Да, — поежившись, я сложил руки на груди и нахохлился, как воробей. — Док, простите за весь погром… Я не сдержался, и мне стыдно перед Вами. Просто новость настолько шокировала меня, что я потерял контроль над собой.

— Я понимаю, не извиняйся, — мистер Гейз встал и деловито поправил халат. — Ты, наверное, хочешь увидеть Монику? — я молча кивнул. — Пошли со мной.

Пока мы шли, доктор объяснил мне, почему у Мон случаются такие приступы. Оказывается, на нервной почве, когда организм испытывает прилив адреналина, мозг не в силах контролировать процесс, как это бывает у здоровых людей, и реагирует неадекватно на происходящее. Происходит выброс, подобный яркой вспышке, и человека накрывает эпилепсия. С этим невозможно бороться — только глушить симптомы таблетками. Но на этом признаки наличия опухоли не кончаются: Моника постепенно может забывать слова, не узнавать близких людей, страдать от сильнейших головных болей, тошноты. Я спросил, можно ли устранить опухоль навсегда, но ответ оказался отрицательным. Плакать и истерить я больше не мог — не было сил — и воспринял всю информацию очень даже спокойно и адекватно. Я начал свыкаться с мыслью, что Монику уже не спасти.

Доктор Гейз сказал, что было бы разумно ей оставаться в больнице и не покидать ее пределов, с чем я, конечно же, согласился. Нечего ей делать дома, пусть лучше остается под присмотром врачей. Тем более доктору Гейзу я доверял как себе, даже больше.

— Она очень слаба, Тэхен, — предупредил меня врач, когда мы остановились у палаты. — Веди себя спокойно и не давай ей новых поводов для истерики. Договорились? Смерть матери сильно подкосила Монику, и я не знаю, что может произойти с ней. В любую минуту можно ожидать чего угодно.

— Сколько ей осталось, док? — я все оттягивал этот вопрос, но я должен был знать.

— Я сам не знаю. Опухоль может повести себя совершенно неожиданно.

— Ну а приблизительно? Есть же какие-то рамки, сроки…

— До ее переезда в Лондон у нее оставалось пару лет, — мистер Гейз вздохнул, с сожалением поджимая губы. — Сейчас же… На нее свалилось слишком много, сроки резко сузились.

— Сколько?

— Я не знаю, Тэхен… Может, полгода, может, пару месяцев. С такими приступами, как у нее, долго не живут. Она не проходила должное лечение, все рвалась в Лондон. Даже когда ее привозили сюда недавно, она отказалась тут оставаться и уж больно хотела домой. Правда, в ту ночь ее принимал другой доктор… Я бы ее не отпустил.

— Хорошо, я понял, — дрогнувшим голосом отозвался я, накрывая пальцами дверную ручку. — Я пошел?

Мистер Гейз кивнул, сказав, что будет у себя в кабинете, если что, и оставил меня одного. Впервые помолившись про себя (не знаю, зачем я это сделал), я вздохнул и вошел в палату к Монике.

Может, потому что я сильно нервничал, может, потому что находился в стальном оцепенении, мне показалось, что в палате стоит невероятный холод — словно отопление выключили, а за окном наступила суровая русская зима. Поежившись, я надел куртку, которую все это время таскал в руках, и устремил свой взор на единственную постель. Моника лежала под одеялом с закрытыми глазами и выглядела умиротворенной. Ее спокойное лицо, с которого я не так давно вытирал бесконечные капли слез, так и притягивало внимание. Это лицо, которое я впервые увидел, заходя в кабинет, на которое я смотрел в столовой, на трубе, в автобусе… Я старался запомнить каждую деталь, я так хотел не забыть Монику, что под напором моего пытливого взгляда она медленно раскрыла глаза. Ох, эти печальные голубые глаза… Я готов был утонуть в них, отдать всего себя глубокой бездне и раствориться на самом дне всепоглощающего отчаяния. Это был райский ад, где находят мирную жизнь заблудшие души.

— Ты пришел… — прошептала она одними лишь губами. — Прости, я сейчас не в самом лучшем состоянии…

— Ничего не говори, — перебил я ее, не спеша подходя к ее кровати. — Моника, я все знаю. Доктор Гейз показал мне твою карту.

Девушка на секунду испуганно округлила глаза, но потом снова погрузилась в прежнее состояние. Она смотрела на меня так, словно извинялась за то, что когда-то соврала, скрыв свой настоящий диагноз, но я не держал на нее зла. Как можно сердиться на почти что ангела? Моника была той девушкой, которая не заслуживает ни капли ненависти. Я готов был простить ей все, тем более в сложившейся ситуации.

— Прости, Тэхен, — из ее глаз быстрыми струйками скатились две слезы, но она тут же их вытерла. — Я не хотела, чтобы ты знал правду.

— Я знаю, — я аккуратно сел на постель рядом с Моникой и взял ее за руку. В эту секунду мне показалось, что я держу не человеческую ладонь, а нежное крылышко хрупкой птицы. — Моника, я буду рядом с тобой до самого конца, я не оставлю тебя.

— Не нужно таких жертв, я не заслуживаю твоей свободы. Не трать на меня время и живи так, как хочется тебе, Тэхен, ты и так настрадался, когда приехал сюда.

— Не смей так говорить, Мон, — я покрепче стиснул ее пальцы, — твои слова обижают меня. Я хочу быть рядом, понимаешь? Мне это нужно. Мне ты нужна.

Моника отвернулась от меня и заплакала. Она все еще стеснялась своих слез, своей слабости, и мне казалось это глупым. Даже я не побоялся закатить грандиозную истерику в кабинете мистера Гейза, а она не может этого себе позволить. Тут, в палате, рядом со мной, Моника стыдилась собственных эмоций. Дурочка…

— Мон, тебе не нужно… — начал я, но девушка меня внезапно перебила.