– Нет. Они тоже не смогут.

– Теперь вы понимаете - почему эта дурацкая война будет длиться вечно?

– Понимаю, - прохрипел Кесс.
– Но теперь я перестал понимать почему ее называют дурацкой.

– Да потому, что ее ведут дураки, причем уже много-много веков, - служка рассмеялся, убрал руку от головы Кесса и вытер окровавленный палец о свою тогу.
– К тому же, как военный человек, вы должны понимать, что более-менее приличная война должна вестись разумными существами, которые хоть в чем-то не согласны друг с другом. А если они согласны абсолютно во всем, да еще одеты в одинаковую форму, используют одно и то же оружие, награждают друг друга одинаковыми медалями и в их карманах хрустят одинаковые вафли? Как еще можно назвать такую войну? Она является не просто дурацкой, а абсолютно дурацкой да вдобавок ко всему еще и неприличной по слишком многим причинам. Теперь вы поняли, почему священная триада не может дать вам своего напутствия на выживание конкретно в этой дурацкой и неприличной войне?

– Но ведь чай у нас разный? Может быть, все дело в чае?

– Может быть, - служка опять рассмеялся.
– Но остальное вы поняли?

– Да, теперь я все понял, - Кесс расслабился и вытер кровь, которая тонкой струйкой текла по его переносице и капала на китель.
– Абсолютно все. Большое вам спасибо.

– С вас сорок килокалорий, - подвел итог служка своим прежним писклявым голоском.

Кесс уже было потянулся к боковому карману походного мешка, но его правая рука вдруг словно бы зажила своей отдельной от остального организма жизнью. Она скользнула в нагрудный карман френча и извлекла из него подарок капитана Оу. После этого она разместила древнюю титановую монету на ногте большого пальца и замерла как бы в ожидании. Служка ничего не заметил, так как он как раз вынимал из-под стопы Маммонэ тяжелый, покрытый толстым слоем зеленого налета и заваленный полуистлевшими вафлями, поднос. Закончив с подносом, он обернулся и подставил его под руку сержанта.

– Примите от меня вот это, - сказал Кесс, подбрасывая вверх титановую монету.
– В знак благодарности.

Монета взлетела высоко вверх, а потом начала вращаясь в воздухе и тускло поблескивая своими гранями в отсветах факелов и светильников опускаться на ворох полуистлевших вафель.

Кесс не видел выражения лица служки (да он и не мог, и не хотел его видеть), но по движению капюшонного раструба сразу понял, что тот внимательно следит за полетом монеты. И еще ему тогда представилось, что служка удивлен и взволнован неожиданным щедрым подарком. Да что там какой-то служка? В тот момент Кессу показалось, что само время замедлилось как бы от удивления такой небывалой щедростью, и даже пространство сжалось до точки, в которой теперь вращался крошечный титановый кружок, но тут случилось нечто невероятное.

Джоуль, который во время всего разговора проявлял беспокойство и постоянно дергал за поводок, вдруг дернул слишком сильно, слабые золотые карабины не выдержали этого рывка и разжались, и он серой мохнатой тенью взлетел вверх, поймал монету зубами уже у самой поверхности подноса, а потом стремглав бросился к выходу.

– Собака плохая!
– закричал служка пронзительно и тонко, с грохотом роняя поднос на пол.
– Плохая!

– Прошу прощения, - сказал Кесс, торопливо отсчитывая сорок килокалорий и опуская их на поднос.
– Он у нас совсем молодой и почти дикий, внештатный. Сейчас я все исправлю.

После этого сержант бросился вслед за Джоулем, на ходу заталкивая пачку вафель в боковой карман походного мешка и набрасывая его лямки на плечи.

– Джоуль, ко мне!
– кричал Кесс, пробегая через темные залы и переходы.
– Ко мне! Вернись, Джоуль! Я кому сказал? На! На!

Но Джоуля нигде не было видно, вероятно он бежал из храма слишком быстро и сержант не мог состязаться с ним в этом беге.

***

Кесс искал Джоуля до самого заката, к вечеру он обошел и облазил все пространство вокруг храма и совсем охрип. Задачу поиска осложняло то обстоятельство, что прихрамовые улицы были абсолютно безлюдными и сильно заросшими пышной тропической растительностью. Стараясь не выпускать из виду единственный ориентир, которым был высокий храмовый шпиль, Кесс бродил по округе, пока не вышел на берег небольшого затянутого тиной старого пруда. К тому времени он совсем выбился из сил и почти потерял голос, а виды вокруг были настолько приятными для глаза, успокаивающими, как бы приглашающими отдохнуть, что сержант решил последовать этому приглашению.

Кесс подошел к самой воде и глубоко вдохнул напитанный запахами тины, отцветающих лилий и лотосов воздух, а потом сбросил с плеч походный мешок и растянулся на упругой траве. Он некоторое время лежал на берегу, закинув за голову руки и смотрел на высокое но еле различимое из-за древесных ветвей небо на котором уже догорал багрово-красный закат. Из головы все никак не шли мысли, навеянные разговором со странным служкой. Да и служка ли это был? Может быть, это был какой-нибудь храмовый призрак или даже дух одного из членов священной триады? Во всяком случае, он никак не походил на вечно пьяных полевых жрецов Маммонэ, с которыми сержанту приходилось иметь дело раньше.

"Полноте, - подумал Кесс, устав от этих размышлений.
– Какой еще дух? А как же эта кровоточащая рана на моем лбу? Разве какой-нибудь дух смог бы так расцарапать мой лоб? Разве только я сам тоже стал духом, или хотя бы привидением, а я пока не то и не другое, слава Маммонэ. Нет, это был точно не дух, какое-то живое существо". Рана на лбу сержанта была небольшой, но глубокой, словно бы служка хотел проковырять в его лбу дыру для третьего глаза. Кровь уже подсохла, но дыра все еще сильно саднила и мешала сосредоточиться.

Когда багровый закат догорел и погас, Кесс решил отдохнуть от наполненного событиями и волнениями прошедшего дня и хоть немного поспать, но у него никак не получалось расслабиться. В голове его все ворочались и ворочались различные тяжелые мысли, и самой тяжелой была мысль, что он потерял Джоуля. Потерял бездарно и глупо, как какой-нибудь новобранец во время своих первых дней и даже часов пребывания на передовой теряет бодрость духа и уверенность в своих силах. Но новобранцы хоть что-то приобретают взамен, например опыт или животный страх перед жизнью, а он потерял Джоуля просто так, ничего не получив взамен и как-то уж совсем окончательно, безвозвратно. Древнюю титановую монету тоже почему-то было жаль, но не так сильно, как Джоуля.