Теперь же пребывание в Белостокском полку безо всякого толку можно было бы назвать невыносимым. Ему было скучно. Тесные квартиры для офицеров, казармы, ежедневные учения действовали на него самым плачевным образом. И все чаще посещали голову мысли об отставке, хотя и понимал, что сам себя он по прошествии времени не одобрил бы. Если что и выручало, так это дружба с князем Михаилом Александровичем Щербатовым, с коим они сошлись здесь же в первые дни по его прибытии.

Он обернулся к князю и спросил, криво усмехаясь:

– И кто такая?

– Мадемуазель Игнатьева, - ответил Щербатов и принялся обстоятельно пояснять: - Папенька ее в молодые годы отличился под Эриванью, но по службе не продвинулся. Так и вышел в отставку штабс-ротмистром. Без состояния, но с дворянской честью. К сорока годам женился на дочери мелкого чиновника. Говорят, она красавица была и партию могла получше составить. А вот поди ж ты... любовь, - усмехнулся поручик.
– Умерла лет десять тому от горячки. Старик Игнатьев-то в дочери души не чает, только если б не Варвара Львовна, давно бы по миру пошел. Она ж, однако, работать не брезгует, - Щербатов взглянул вслед девице.
– Модистка она. Натали у нее платья заказывает. Между прочим, сильно хвалит.

– Модистка?
– бровь штабс-капитана Гешвенда дернулась вверх. И это было единственное, чем он выдал свое недоумение.

Пассаж третий. На Графской

Очаровательно теплый и мягкий сентябрь весело шуршал травой и шептал морем. Ветер легко касался лица, однако солнечные лучи, резкие, совсем неласковые, определенно горячили сквозь сукно.

Максим Максимыч скинул с головы кепи и огляделся по сторонам. На Графской пристани было людно, как во всякий другой день. Выйти на прогулку к морю еще некоторое время тому назад представлялось заманчивым. Теперь же было попросту жарко. Да на Южную бухту надвигалась черная туча. Быть шторму.

Штормы он любил, хотя и видать доводилось нечасто. Любил замирание природы перед их наступлением. И любил ощущение того, как раскаленность берега сменяется холодом. Если бы только вокруг сновало народу поменьше. Гомон сердил его - ведь нет ничего острее одиночества среди людей.

Он неторопливо спускался по ступенькам, глядя скучающим взглядом по сторонам. Как вдруг увидел ее.

Она стояла у самого края и смотрела пристально вниз, на воду, глухо бьющуюся в стену причала. И не замечала вокруг себя больше ничего, кроме волны, пытающейся вырваться вверх и расползающейся каплями по ее юбке. Она не видела ни веселых подмигиваний матроса с пришвартованного у пристани баркаса, ни пристального взгляда, которым одарил ее офицер в темном мундире.

Офицер, между тем, решительно вернул на голову кепи и быстро сбежал вниз, пересек расстояние до края пристани и оказался возле Вари. Сколько он видел ее за эти дни - не счесть. Она постоянно встречалась ему где-нибудь в городе. Может быть, лишь потому, что он сам хотел видеть ее. Всякий день, когда ее фигурка не мелькала где-то поблизости, можно было смело вычеркнуть. На зиму полк был расквартирован в городе. И здесь он пользовался некоторой свободой. Если уж честным быть до конца, он лишь затем и выбирался раз за разом на пристань - здесь бывала Варя Игнатьева.

– Мадемуазель, - проговорил он, оказавшись возле нее, тем же голосом, что несколько недель назад, когда хотел помочь ей сойти с экипажа.

Она вздрогнула, растерянно взглянула на окликнувшего ее молодого мужчину, и лицо ее стало непроницаемым.

– Мы не знакомы, сударь, - даже голос ее оказался таким же ледяным, как и взгляд, который вновь достался офицеру.

– Мы не были представлены и только-то. Но вас я знаю, - он улыбнулся, щелкнул каблуками сапог и кивнул: - Штабс-капитан Гешвенд. Максим Максимыч. К вашим услугам, мадемуазель.

Ответом ему стал шорох юбки и быстрый стук каблучков туфель удаляющейся барышни.

Он снова смотрел ей вслед, как тогда, когда впервые увидел. И один уголок его губ медленно пополз вверх, искажая лицо кривой усмешкой. В его глазах цвета грозы отражались не люди на пристани, а единственная тонкая фигура в светлой накидке, которая спешно шагала прочь от него, ни разу не оглянувшись.

Пассаж четвертый. Внезапный

Вечера у полковника Гладышева были тем немногим, что хоть отчасти скрашивало пребывание штабс-капитана Гешвенда в Севастополе. Каждый четверг полковник собирал в доме офицеров с позволения дорогой своей супруги Елены Михайловны. Кутежей не допускал. Был строг по этой части. Однако некое разнообразие в мирное течение жизни вносил. В доме хорошо кормили, всегда имелся неплохой табак, и общество образованных людей было несколько более приятным, чем бесконечная муштра солдатья.

Максим Максимыч обыкновенно ездил к Гладышеву верхом. Конем своим, Ветром, он любил щегольнуть перед окружением. Тот был неизменным предметом его гордости и зависти прочих. Пользуясь здесь, вдалеке от столицы, некоторой свободой, подчас он объезжал верхом окрестности, и красивый штабс-капитан на вороном коне теперь уже стал привычным зрелищем в городе и не казался столь экзотичным, как прежде.

В тот вечер все шло из рук вон плохо. Конь захрипел с утра. Пришлось искать лекаря. Тот ворчал, что не иначе животное застудилось. Гешвенд сердился. Проведя весь день на конюшне, в конце концов, оставил Ветра на попечение денщика.