– Это значит, что Дамблдор, – подобное не желало укладываться в голове, – мог не отправлять Снейпа шпионить за Волдемортом.

– Мог.

Это короткое «мог» оставляло горьковатый неприятный привкус – сплюнуть хотелось непроглоченную обиду, или спровоцировать Регулуса вызывающей репликой, чтобы взял свои слова назад, вернул безвозвратно ушедшее чувство ложной безопасности.

Гарри с такой силой сжал ложку, что побелели костяшки пальцев. Заставил себя ослабить хватку и подчеркнуто аккуратно положил ложку на стол. Регулус делал вид, что увлечен сметанием обрезков коры со стола, но Гарри кожей ощущал приглушенное любопытство – Регулус несомненно затеял этот разговор чтобы подтвердить какие-то свои выводы в отношении Гарри.

Лгал Дамблдор или нет – Гарри всегда оставался его человеком. И останется впредь. Потому что сомнениями войну не выиграть. Зато вера порой творит чудеса.

11

В обмен на помощь Регулус потребовал пустяковую услугу. Пустяковой она представлялась, когда сидел в гостиной дома на Гриммо – а здесь, где заваливались друг на друга скособоченные дома, и прихотливо петляла мощеная булыжником мостовая, представлялась безумной.

В теории пройти до середины Лютного переулка и найти выкрашенную желтой краской дверь, было несложно. На практике, в толчее, это стало задачей почти невыполнимой. Даже если не брать в расчет, что оборотное зелье гарантировало: Гарри останется неузнанным.

Лютный сверкал снопами искр, выпускаемых из незарегистрированных волшебных палочек, шумел сердитой перебранкой торговцев сушеными человечьими головами, звенел медью, серебром и золотом. Выставленные под навесами столы, за которыми лениво тасовали карты шулеры, полнились зрителями – закутанными в неприметно-тусклые плащи так, что виднелись лишь глаза, или разодетыми пестро и безвкусно.

Сухие быстрые пальцы цеплялись за мантию, ловкие руки ощупывали карманы; одна старуха – крючконосая, хромая на обе ноги, с искривленной вопросительным знаком спиной, пребольно ущипнула Гарри за задницу, а уродливый полугоблин стянул у него кошелек.

Канареечного цвета дверь, зажатую между витриной аптеки и альковом, откуда явственно тянуло тухлятиной, он заметил, только приблизившись к ней вплотную. Раздвоенный медный язычок черепа, заменявшего дверной колокольчик, звякнул, когда Гарри вошел, стараясь не хлопать дверью, стекла в которой, кажется, готовы были рассыпаться от дуновения ветра. И замер на пороге, не в силах охватить взглядом все то, что продавалось, менялось, или дарилось в довесок к крупным покупкам.

Низкая комната с облупившейся побелкой заставлена была предметами, разнообразие и обилие которых довело бы старьевщика до сердечного приступа. Строительный перфоратор и лошадиная упряжь, лампа, лишенная абажура, и запечатанный воском кувшин, некогда белая скатерть и пряжка от ремня со сломанным язычком. Причудливо вышитые гобелены, рассыпающиеся от старости, и отжившие свой срок восточные ковры, чередовались с изъеденными молью муслиновыми занавесками. Оконная рама, щерящаяся осколками, соседствовала с фарфоровым заварочным чайником. На полках, опоясывающих комнату по периметру, расставлены были тарелки с облупленной позолотой и стертыми гербами.

– Вы, верно, пришли за поводком для мантикоры? – молодая женщина, сортирующая за прилавком почерневшие столовые приборы, отодвинула их в сторону. Ее лицо – продолговатое, с небольшим живым ртом и округлым подбородком, – казалось еще длиннее, подсвеченное снизу ламповым фонарем. Темные волосы, собранные в свободный узел над шеей, были перевиты бледно-синими лентами.

– Вообще-то я от Грейлифа, – пока в ее глазах не мелькнул проблеск узнавания, Гарри всерьез опасался, что забрел не туда.

– Перебирайтесь сюда и подождите пару минут, – женщина похлопала раскрытой ладонью по изрезанному трещинами прилавку. Привычно перехватила накренившуюся плетеную корзину, заполненную обрезками кож, и вернула ее в опасно неустойчивое положение. И добавила невпопад: – Меня Энид зовут.

Гарри перелез через прилавок, почти ожидая, что из пыли, толстым ковром укрывавшей пол, восстанет призрак прежней помощницы и покарает Энид за небрежное отношение к товарам.

Она занялась перевязанными тесьмой счетами – отделила бумаги, заполненные ядовито-желтыми цифрами, подделала подпись получателя, сверяясь с начертанной в блокноте. То, что у этих незаконным действий есть свидетель, ее не волновало – точно знакомство с Грейлифом гарантировало, что Гарри не проболтается. В общем-то она была права – к нарушениям закона Гарри относился снисходительно. Особенно с тех пор как сам стал разыскиваемым по всей Британии преступником. И то, что он незаметно сумел проникнуть туда, где любой донес бы на Гарри Поттера за пару сиклей, пьянило не хуже вина. Невидимость для аврората и Пожирателей была сродни неуязвимости.

Энид уложила стопку просроченных платежей в ящик, остальные свернула в трубочку и спрятала за китайским медным блюдом. Подняла голову – Гарри этот быстрый жест напомнил движения хищной птицы – и едва заметно вздрогнула. Вгляделась в мутное стекло, за которым маячил расплывчатый силуэт, и больно надавила на плечо Гарри, принуждая сесть. Гарри брякнулся на пол, подтянул колени к груди. Звякнул череп-колокольчик, раздались шаги.

– Господин Литтен? – Энид переступила с ноги на ногу, юбка колыхнулась сизым колоколом. – Вы так скоро прибыли – я и с бумагами управиться не успела.

– Морис отдал половину долга, – бас у Литтена был глубоким, под стать грузному телу и тяжелой поступи. Гарри легко мог представить широкий лоб над густыми бровями, гладкий как яйцо бритый череп и непропорционально выдвинутую вперед челюсть. Все, как описывал Регулус.

Улыбка Энид с того ракурса, с которого смотрел Гарри, выглядела преувеличенно радостной: мышцы рта застыли как каменные, подбородок напряжен.

– Слышала, в северном Лондоне маглы совсем распоясались – беспорядки устроили, – речь ее стала грубее, появился акцент.