Ее отъезд был воспринят по разному: соседки наперебой доказывали, что Света была хорошая женщина - к ней можно было обратиться по любому вопросу и в любое время, она никому никогда ни в чем не отказывала и даже долги прощала.

– - Наш председатель виноват в ее отъезде, -- говорила соседка Авдотья соседке Фросе, -- ён стремился завладеть домом, вот и щипал ее со всех сторон.

– - Так-то оно так, но, кажись, и ты старание к этому приложила, внесла свою лепту в то, чтобы Светка быстрее уехала отселева. Кто на калитке все время выводил: буржуи, убирайтесь вон, неча нас тутечки ксплуатировать?

– Да не карябала я ничего никогда на заборах, а тем более на калитках. Мальчики там мелом что-то выводили, а больше-то ничего и не было: и Света, и покойный Владимир Павлович нисколечко никому не мешали, и никто бы этого не стал делать.

– - Молчи, Авдотья, вон идет Степан. Он виноват во всем. Кто нас с тобой посылал забор фекалиями окроплять? Он и посылал, не помнишь, рази? А Светлана хорошая женщина: и укол могла всадить в попку лучше любого врача и лекарство посоветовать, когда в правом боку кололо, и жалобу написать, а теперь что? Обе мы виноваты, и не только мы.

– - Все одно, такой дом нельзя строить на селе. Вона, и теперь этот Дырко Корыто, наш преседатель там живеть незаконно, иде он набрал столько тышш долларов?

– - Нас с тобой ограбил, вот где он взял. Раньше при коммунизьме было куда лучше: никто домов не строил, а если и строили, то не выше первого этажа и даже редко кто жестью покрывал. Никто никакой зависти не испытывал. Раньше, так справедливость была, все одинаковы: зря молодежь на запад поглядывала, -- доказывала Авдотья, расчесывая левую ногу около пятки, которая ее беспокоила перед переменой погоды.

Света вышла из поезда на Киевском вокзале в Москве вместе с сынишкой Володей, который уже топал собственными ножками, держась за руку матери.

– Куда ехать?
– наперебой спрашивали владельцы машин, желающие подзаработать.

– Недалеко.

– Тогда садитесь, - сказал молодой парень и тут же схватился за ручку большого чемодана на колесиках.

Света уехала на квартиру бабушки умерший пять лет тому. Трехкомнатная квартира, в которой был произведен евроремонт, выглядела довольно шикарно и была удобной во всех отношениях.

В Москве Светлана немного ожила, и все чаще стала подумывать, что ее ждет в будущем. Ей исполнилось всего двадцать девять лет, а это возраст, когда все еще впереди.

Ее навещала Марина и советовала брать от жизни все, что может.

– Жизнь дается один раз. Твой прокурор был хорошим человеком, но ты не виновата в том, что его нет. Если бы он был жив, тогда ты, при живом муже, могла бы раздумывать: морально ли побывать с другим мужиком в постели? а теперь что?

– - Я не могу так, сразу, -- объясняла она Марине свое поведение.
– - Образ покойного мужа все еще перед моими глазами.

– - Для того, чтобы этот образ исчез, вернее, чтоб образ твоего мужа не появлялся, ты должна переспать с другим. Это же так просто. Тот, кто будет на твоей груди, изгонит образ твоего покойного мужа, -- наставляла Свету Марина.

– - Марина, скажи, образ твоего Димы давно изгнан из твоего воображения? И как это было, когда это произошло?

Марина пожала плечами. Образ Димы для нее померк прямо в день свадьбы, очевидно в тот самый момент, когда она перепутала его с другим.

– - Знаешь, для меня всякие там нравственные категории все равно, что смена северного ветра на южный. У меня с Димой хорошие взаимоотношения с самого начала. Все равно, лучшей женщины ему не найти, он это прекрасно понимает, а если я получаю радость еще с кем-то, и доставляю эту радость в ответ кому-то, вернее, разделяю ее с кем-то, значит, я могу. У меня больше энергии, мой потенциал выше, чем, скажем, у Лины, или даже у тебя.

– - Не в потенциале дело, -- сказала Света.

– - А в чем?

– - Какие мы все-таки разные, Марина. Я часто думаю об этом, и не могу найти ответ на этот вопрос. Мы смотрим на один и тот же предмет и видим его каждая по-своему. И потом, ты производишь впечатление сытой, довольной всем барыньки, так ли это на самом деле? Мы все же подруги и мне хотелось бы знать.

Марина опустила глаза. Дела у нее были далеко не так блестящи, как ей хотелось, и как она показывала перед всеми. Дима писал редко, а денег вообще не присылал. В коротких письмах, в одну две строчки он сообщал, что оклад у него ниже среднего, кормят их плохо, поэтому вся скудная зарплата уходит на дополнительное питание. Все шло к тому, что ей Марине, такой энергичной и такой коммуникабельной надо было искать работу, а она так хотела слыть женой нового русского. Ведь жены новых русских не работают. Их работа это смена нарядов, их заботы, как лучше одеться, их проблемы - ожидание мужей с работы, иногда и до рассвета.

– Нет, у меня ничего этого никогда не было и не будет. Не за того замуж вышла. Дима..., он хороший человек, но не тот запал у него. Толку от него мало. Это я так...

Марина залилась слезами и уронила голову на плечи Светы.

– Ну, ну, будет тебе. Все образуется, все будет в порядке. Сын у тебя растет, Дима вернется. А когда он вернется, сядем втроем, поговорим...

41

После убийства Тимура часть его родственников покинула Москву по собственной инициативе, часть наиболее упрямых, кому удалось пустить корни более глубоко, была изгнана из столицы не столько другими группировками, претендующими на Москворецкий рынок, сколько правоохранительными органами. Теперь хозяйкой гостиницы "Севастополь" стала Натали. Она еще раньше требовала от Тимура расписки по всякому поводу, складывала их в отдельную папку, а после его гибели предъявила в судебные органы и выиграла не только гостиницу, но и квартиру Тимура. По этим распискам, в которых были искусно подставлены цифры, Натали возместила лишь часть своих кредитов.