«Не время для потерь!»

Черное море расступилось, пропустив вперед предводителя.

Он будто летел по воздуху, но земля трескалась и осыпалась под копытами его скакуна. Над черным шлемом вращался облачный водоворот — Черное Зеркало в обрамлении тусклых звезд.

— Подойди ближе, — процедил капитан Фа, перезаряжая мушкет. — И я накормлю тебя пулями.

— Я… с тобой, — вытолкнула в ответ и прицелилась. — Это — за Шэна и Ганса.

Выстрел!

Пуля ушла в молоко. Рука дрожала, и я промахнулась. Досада! Какая же досада!

— За погибших товарищей, — поддержал меня капитан Фа и тоже выстрелил. Два всадника, мчавшиеся по бокам черного рыцаря, лопнули, как наполненные чернилами воздушные шарики.

— За Ченга.

Еще одну тень разорвало в клочья.

— И за нас с Мартиным, — пуля разбилась о широкую грудь черного скакуна. Встав на дыбы, он забил передними копытами, выдувая ноздрями серный смрад. Черный рыцарь привстал на стременах и вскинул руку, в ней сверкнул огненный меч. Я почувствовала, как прогревается вокруг меня воздух, трескается, идет сухими волнами.

У меня осталась последняя пуля. Не нужно торопиться.

Конь ударил копытами в землю. Она завибрировала, пошла трещинами. Тяжело дыша, я следила, как рыцарь наклоняется надо мной. Его шлем с черным плюмажем был непроницаем и глух, только в прорези для глаз горели золотые огни, как два маленьких солнца. От них кружилась голова, и мир вокруг сжимался тисками.

Душно! Так страшно и душно…

Я едва нащупала рукой мушкет, взвела курок и подняла дуло.

— А это, — прошептала я, — за моего…

Черный рыцарь медленно снял шлем.

Меня точно окунуло в расплавленную лаву. Этого не могло быть! Это какое-то наваждение! Дурной сон! Нереальность!

— Дитер! — закричала я и упала в этот знакомый взгляд, в эти пылающие солнца, в этот жидкий огонь, от которого не было спасения. И, упав, вспыхнула в нем, как головешка.

— Приказано… взять живым, — мертвым голосом произнес Дитер и заслонил собою все небо.

Звезды в последний раз вспыхнули и погасли. Черное Зеркало поглотило нас целиком.

Четыре шага туда, четыре обратно. Под потолком — крохотное зарешеченное окно. Сколько ни пытайся — не допрыгнешь. Сколько ни кричи — никто не придет. И за решеткой глухая темнота.

Как я здесь оказалась, помнила с трудом. Кажется, меня затянуло в портал, а потом я потеряла сознание. Очнулась уже на топчане, плохо застеленном дерюгой. Прямо на полу стояла тарелка с ломтями уже подсыхающего хлеба и стакан воды.

— Кто-нибудь! Эй! — пыталась позвать я, но голос тонул в тишине.

Никого, даже стражников нету. Почему их нет, если я в тюрьме?

— Умник? Забияка? — попробовала я снова.

В голове тишина, кулон едва теплый и какой-то мертвый. Я накрыла его ладонью и попыталась отогнать страшные мысли. Что произошло во время сражения? Почему никто не откликается? Неужели…

Я подошла к решетке и сжала прутья. Тотчас ладони пронзила острая боль.

— Ай! — я отдернула руки и отскочила. В полумраке прутья едва-едва светились,

Страх сжал меня тисками. Я погладила живот и прошептала:

— Не время для потерь, не так ли, доченька?

На глаза наворачивались слезы.

Не знаю, сколько я пробыла в полном одиночестве и тишине. Временные рамки сгладились, света из окошка поступало ничтожно мало, и я не понимала, что снаружи: день или ночь. Я ходила по клетке, как раненая пантера. Стены давили, неопределенность моей судьбы было худшей из пыток.

Проголодавшись, я съела черствый хлеб, давясь и запивая его водой. Легла на топчан, глядя в низкий потолок. Задремала, словно провалилась в обморок, и не видела снов.

Поэтому не сразу услышала, когда меня позвали.

Не по имени, просто грубо крикнули:

— Эй! Подъем!

И загремели ключами.

Я поднялась с трудом, протерла усталое лицо. Сон не придал мне сил, эта клетка, наоборот, высасывала их. И я глядела на охранника мутным взглядом, но не понимала, чего от меня хочет этот человек, одетый не по-фессалийски и не по-альтарски, в странный темный мундир с меховой оторочкой.

— Лицом к стене! Руки за голову! — скомандовал человек, и я поняла, что говорит он по-фессалийски.