Обмякнув, пресветлый добрёл до дивана и, усевшись рядом со мной, облокотился на колени, спрятал лицо в ладонях:

— Не знаю, что делать. Вечно от тёмных одна головная боль.

Согласна. Особенно от этого тёмного. Сердце преисполнилось сочувствием к пресветлому. Накрыла его острое жилистое плечо ладонью, похлопала:

— Всё наладится.

— Лила, прости, — пресветлый откинулся на спинку дивана и виновато улыбнулся. — Прости, что сваливаю проблему на тебя, но я не представляю, как унять этого тёмного. Мы даже, не поверишь, пытались его припугнуть.

Спросила исключительно из вежливости:

— И как результат?

— Эх, — отмахнулся пресветлый. — Выбитые зубы и сломанные кости. А ведь ребята были из лучших, а он их… как котят нашкодивших по мостовой размазал.

— Этот может, — кивнула.

— Сталкивалась уже?

— А как же, — патетично вздохнула. — Головная боль — самая мягкая его характеристика.

— Как же ты так вляпалась, Лила? — пресветлый задержал взгляд на моём скромном декольте, по коже пробежали тёплые волнительные мурашки.

— Эсин поручил.

— Совсем тебя не бережёт, — он накрыл сухой горячей ладонью моё колено, сжал. — Как он мог послать тебя на сложное задание? Как он посмел рисковать такой красотой, твоей юностью, жизнью.

Заулыбалась, зарделась от этих слов: хоть кто-то меня пожалел в связи с отправкой на задание с тёмным. Пресветлый пододвинулся ближе, я ощутила притягательный жар его тела.

— Лила. — Сиплый голос отзывался во мне дрожью сладкого предчувствия, горячие пальцы восторженно очертили скулы, губы, откинули пряди распущенных волос. — Прекрасная пленница статуи.

Значит, знаком со мной по играм Эсина. Смотрел влюблено. И хотя знал, какая я, всё же хотел увидеть скромность, смущение.

Потупила взор, кожей чувствуя, как его ведёт от возбуждения. Так радостно ощущать себя желанной, впитывать жар его вожделения, знать, чего он хочет: я сцепила пальцы и зажала между бёдрами, продолжая стыдливо смотреть в пол.

— Лила. — Горячие пальцы пробежали по шее, плечу. — Я безумно рад, что именно ты приехала в Аор. Я мечтал встретиться с тобой снова, но Эсин не позволил. И вот ты здесь. Это величайшая награда за мою верную службу ему — и величайшее блаженство.

— Вы меня так смущаете.

Тело отяжелело от возбуждения, я глохла от бухающей в ушах крови. Наклонившийся пресветлый источал запах мандарина, и это на миг вызвало в памяти комнату и обнимающего меня тёмного, а в следующий миг я уже нырнула в головокружительный, полный испепеляющего желания поцелуй.

Пресветлый желал меня безумно, его руки были везде: он то ласкал груди, то бёдра, то стягивал куртку, штаны, рубашку. И я знала, что надо делать, я просто рухнула в несущий меня поток: целовала в ответ, падала спиной на диван, горела под склонившимся ко мне светлым, плавилась от покрывавших лицо и шею поцелуев, под сжимающими груди пальцами. Я смотрела беспомощной ланью, прикрывая наготу, пока пресветлый стягивал балахон.

— Ну же, девочка моя, — ласково улыбался, разводя мои руки. — Позволь полюбоваться тобой, насладиться.

— Мой господин, — шептала я возбуждающие его слова, — мой господин…

И терялась в его желаниях, не могла насытится его восхищением, его согревающими ласками, его фантазиями обо мне, и почти невыносимо было не вскрикивать от восторга того, что он меня касался с такой всепоглощающей радостью.

Он улёгся сверху, и я застонала, изнывая от наслаждения, от собственного восторга и его чувственного удовольствия, выгибаясь, каждым жестом и стоном призывая проникнуть глубже. Он двинулся всего несколько раз, и меня заколотило в приступе острого удовольствия, смешанного с самодовольным восторгом пресветлого.

Дав мне отдышаться, он сел. Кожа моя будто плавилась, до ломоты в висках ярко я ощущала его жгучее возбуждение, его тревогу, предчувствие запретного, граничивший с удовольствием страх.

— Под присмотром Эсина с вами можно делать не всё. — Его пальцы недвусмысленно скользнули к ягодицам, указательный мягко забрался между них, поглаживал, надавливал. — Но, возможно, ты захочешь попробовать.

Я чувствовала, чего он хотел: изобразила лёгкую тревогу:

— Мой господин, я… я… никогда не позволяла мужчинам… — я не смогла говорить от накатившего вязкого возбуждения.

Он быстро облизнул палец, погладил настойчивее:

— А не мужчинам? Сама, например?

Румянец вспыхнул без малейшего усилия с моей стороны, скромно потупилась:

— Как вы догадались, господин? — легко сорвались с губ заветные слова, и он толкнулся пальцем внутрь.

Царапая обивку, застонала. Он желал видеть меня скромной и пугающейся, но его возбуждение, его наслаждение ситуацией сводили с ума, лишая остатков самоконтроля. С трудом закусив губу, я растворилась в его движениях, даже не заметила, как он магией притянул бутылочку. Казалось, я ослепла, оглохла и потеряла себя на миг, а в следующий он уже проникал внутрь, жадно вглядываясь в лицо.