— Вы мне нравитесь, Марк Туллий, — сказал голос. — Но может быть, продолжим нашу беседу в более прозаической обстановке?

— Не могу не одобрить подобного предложения, — сказал Цицерон. — У вас есть на примете какое-то место?

— Выбор места, Марк Туллий, я предоставляю вам.

— Не будете ли вы любезны продолжить свою мысль? — осторожно спросил Цицерон. — И кто же вы все-таки?

— Зовите меня Мартином. Я сказал все, что намеревался сказать. Считайте, Марк, что это задачка для вашего ума.

— Но я бестелесен! — сказал Цицерон. — И пребываю в бестелесном. Разве можно в таких условиях осуществить какое бы то ни было действие?

— Поверьте, даже в вашем теперешнем положении задача разрешима.

Голос пропал, и Марк Туллий Цицерон остался один посреди неизвестности.

Эпикурейцы утверждали, что боги существуют в пространстве, в человеческой форме, но без человеческого тела. Цицерон в своем трактате «О природе богов» не только опроверг это, но и указал на абсурдность самой концепции. А теперь он сам обрел бытие где-то в пространстве — в человеческой форме, но без тела. Доказывает ли это, что эпикурейцы правы? Если так, означает ли это по определению, что Марк Туллий Цицерон — бог?

Что-то всему этому предшествовало, без сомнения. Но для того чтобы оценить природу и суть произошедшего, придется ждать, пока не появятся новые факты. А пока имеется вопрос: как вместо нигде очутиться где-то?

Проблема передвижения оказалась до абсурдного простой — Цицерон очень быстро нашел решение. Поскольку он не имеет возможности осуществить какие бы то ни было физические изменения, ответ должен находиться в ментальной сфере. Цицерон усилием воли вынудил себя спускаться сквозь облака — и дальше дело пошло на удивление легко. Облака остались позади, навстречу поднималась земля. Он легко, словно паутинка, опустился на краю поляны в сосновом лесу.

Местность была незнакомой. Впереди виднелось жилище, но необычной, можно сказать экстравагантной, формы. Варварское строение из грубо отесанных бревен, большое, с вырезанными или выпиленными украшениями. В доме было множество окон, и в каждом стекло невиданной чистоты и гладкости. Это не Италия и не Греция, и это не Галлия и не Германия. Возможно, он переродился в северных землях скифов?

Цицерон подошел к дому — точнее, подплыл, без усилий, стремительно привыкая к способу передвижения, свойственному призракам. Достигнув передней двери, он увидел возле нее незнакомца, одетого в плащ и бесформенные черные брюки, какие носят варвары. Человек был крупным, круглолицым, с редкой бородой и бледной кожей. Его лицо не казалось красивым, но притягивало взгляд. Особенно примечательны были, пожалуй, глаза. В них прослеживалось нечто восточное, с намеком на монгольскую складку у переносицы.

— Приветствую вас, — сказал Цицерон. — Я Марк Туллий Цицерон.

По крайней мере, варвар узнал его язык. Ответил он сразу:

— Я Михаил Бакунин. Полагаю, вы тоже будете здесь жить.

— Да.

Цицерон прошел внутрь, скользнув мимо и отчасти сквозь Бакунина, который слегка загораживал ему путь.

— Значит, нам предстоит делить друг с другом эту виллу, — отметил Цицерон, когда они беседовали. — Скажите, Михаил, есть ли у вас представление, где мы находимся?

— Удивительно напоминает мой старый дом в Прямухино, — сказал Бакунин. — Тут снаружи изгородь, похожая на ту, которую я помню. И дедушкины часы на камине. Да и этот портрет Екатерины Великой на стене.

— Значит, они изготовили копию вашего дома, — сказал Цицерон. — Интересно зачем.

Бакунин посмотрел на него и улыбнулся:

— Они умные.

— Они?

— Тайная полиция, которая устраивает подобные дела.

— Понятно, — сказал Цицерон. — Но зачем этой так называемой тайной полиции столь сугубые сложности?

Крупные черты лица Бакунина расплылись в мальчишечьей улыбке.

— Это же очевидно: я для нее важен. Поэтому она создала для меня всю эту иллюзию.

— Следовательно, я — не важен? — поинтересовался Цицерон.

— А вдруг вы один из них? — сказал Бакунин. — Или часть иллюзии.

— Если вы намерены придерживаться этой точки зрения, — сказал Цицерон, — нам непросто будет вести разговор.

— Хорошо, — сказал Бакунин, — для простоты я допущу вашу материальность.

— Весьма благоразумно, — кивнул Цицерон. — Так для чего же этой вашей тайной полиции мог потребоваться я?

— Несомненно, как человек, формализовавший существующую правовую систему, — ответил Бакунин. — Не в качестве новатора вроде меня.

— Вы? Новатор?

— Дорогой мой Цицерон, еще при жизни меня признавали основателем анархизма.

— Вздор! — сказал Цицерон. — Анархизм — древняя теория. Наш латинский поэт Овидий в своих «Метаморфозах» писал о золотом веке, когда люди жили без законов и внешнего принуждения, не ведая страха наказания. В ту эпоху люди доверяли друг другу по собственной воле и не было надобности гравировать законы на бронзовых табличках.