Кэрол хмурится.

— Путешествие? Что за хрень ты несёшь?

Эйбрам начинает бросать еду и одежду в рюкзак, не обращая на неё внимания.

— Кельвин! Ты не можешь брать ребёнка на задание…

— Спасибо, что присмотрела за Спраут, Кэрол. Если хочешь, можешь идти домой.

Свет на стенах становится красным, и звук телепередачи прерывает сирена.

Эйбрам застывает над своей сумкой.

— Вот дерьмо, — Кэрол бросается к экрану, словно начинается её любимая передача. — Наконец-то им это удалось? Мы завладели федеральным телевидением?

На пустом красном экране около двух секунд звучит сирена, затем калейдоскоп возобновляется.

Медведь вытаскивает из реки лосося. В замедленной съемке лев бросается на зебру. По деревне маршируют солдаты.

— Это грёбаный шифр, — ворчит Кэрол. — Ты помнишь, что он означает, Кельвин? Я не выучила домашнее задание.

— Нет, — спокойный тон Эйбрама противоречит поспешности, с которой он пакует вещи. — Посмотри в инструкции.

Кэрол вытаскивает толстую пачку листов в переплёте и шлёпает его на стол, пока телевизор мигает своей коллекцией изображений-метафор.

— Не могу поверить, что мы продолжаем пользоваться этим устаревшим дерьмом, чтобы передавать сообщения, — говорит она, перелистывая ламинированные страницы. — Почему нельзя сказать прямо?

Эйбрам заставляет себя засмеяться.

— Если бы мы «говорили прямо», люди могли бы действительно нас понять. Этого допустить нельзя.

Кэрол смотрит на него.

— Что?

— Это прописано в названии, — он тычет пальцем в сторону бумаг в переплёте, похожих на инструкцию к какому-то старинному промышленному оборудованию. — Эвфемизмы, используемые для предотвращения излишнего понимания.

Кэрол изучает обложку.

— Я скажу это снова. Что?

Он застегивает молнию на рюкзаке.

— Забудь. Всё равно я уверен, что это просто учебная тревога, — он направляется к двери.

Сквозь фоновую музыку прорывается угрюмый методичный голос.

«Ничего не происходит без причины. Всему есть своё место». Телевизор показывает гориллу, шагающую по клетке в зоопарке.

«Человек — единственное существо, которое ставит это под сомнение».

Горилла исчезает, появляется тёмная фотография, на которой изображено лицо мужчины.

Лицо Эйбрама.

Кэрол таращит глаза и смотрит на Эйбрама.

— А вот это достаточно яс…

Эйбрам бьёт кулаком ей в висок. Она падает на пол.

— Какого хрена! — кричит Нора.

Он выхватывает пистолет из-за пояса Кэрол и бросает его Норе.

— Ты умеешь этим пользоваться, верно?

Нора открывает рот, чтобы ответить, но в это время кадр с плавающей в крошечном аквариуме золотой рыбкой меняется на фотографию Норы, сидящей на полу своей камеры и хмурящейся в объектив, и ничего не говорит.

— Что за чёрт? — шепчет Джули, когда картинка с щеглом в клетке исчезает, и появляется тусклая фотография Джули на пыточном стуле.

«Когда человек покидает своё место, когда он противится своей природе и отвергает свою роль, тогда приходят страдания».

Спраут смотрит на няню и хнычет. Эйбрам перекидывает рюкзак через плечо и берёт дочь за руку.

— Шевелитесь, — обращается он ко всем присутствующим, а затем выходит.

Мы колеблемся, пытаясь осознать поворот событий, но стон Кэрол приводит нас в себя и мы бежим. Перед тем, как я захлопываю дверь, я бросаю взгляд на телевизор и вижу, как на меня смотрит моё собственное лицо. Я не помню, когда было сделано это фото, но в моей памяти были провалы даже до пыток током и обморока. Несмотря на резкий свет вспышки, я выгляжу на удивление живым. Кожа бледная, но нет фиолетового оттенка, как у Оживающих. Глаза абсолютно нормальные. Коричневые, как грязь, как дерьмо, как глаза шестидесяти шести процентов остальных кареглазых людей планеты (я беру цифры из последних подсчётов, когда они проводились). Как раз то, что я хотел, разве нет? Быть таким же, как любой другой человек, живущий в мире, где страдают дети, подвергаются избиениям женщины, а за рабочими столами сидят дикие животные?

«Когда гвозди выпадают из своих отверстий, — говорит телевизор, — дом рушится. Найдите их и верните на место».

Над моим лицом мелькает кадр с логотипом Аксиомы, экран краснеет и звучит тошнотворный сигнал тревоги. Затем возобновляется обычная телепередача.

Счастливые дети на качели из колеса.

Зелёное стекло Башни Свободы, сияющее над юным Нью-Йорком. Извивающийся червь.

Я ЁРЗАЮ НА переднем сиденье, пока мы мучительно медленно и лениво выезжаем из лагеря. Это похоже на попытку притвориться мёртвым, пока медведь грызёт твой череп. Я замечаю, как несколько солдат выходят из своих палаток, освещая фонариками лица друг друга, но к тому моменту, когда разворачиваются поиски, мы уже приближаемся к выходу. Я вижу мерцание телевизора внутри палатки охранника и напрягаюсь, но потом замечаю, что сам охранник всё еще стоит снаружи, докуривая сигарету. Он кивает Эйбраму и машет нам рукой.