Шрифт:
— Я Р.
— Яир?
— Р. Просто буква.
Он осматривает меня с ног до головы, как будто необычное имя подразумевает наличие физических дефектов.
— Кто носит имя из одной буквы? Я пожимаю плечами:
— Я.
Он смотрит мне в глаза — проверка на честность, потом фыркает и переводит взгляд на дорогу.
— Кто называет ребёнка «Спраут»? — говорит Нора, и мы подпрыгиваем от неожиданности, когда Спраут отвечает:
— Я.
Мы впервые слышим её голос.
— Мы назвали её Мурасаки, — вздыхает Эйбрам. — Но однажды я сказал, что она стала большой, как бобовый росток [3] , и по какой-то причине она прицепилась к этому.
3
От англ. Sprout — росток; отсылка к детской сказке «Джек и бобовый стебель»
Лицо Спраут озаряется улыбкой, обнажающей два неполных ряда зубов, но потом улыбка гаснет, и она снова принимает обеспокоенный вид.
— Где её мать? — спрашиваю я. Джули выходит из задумчивости и бросает на меня суровый взгляд. Я вспоминаю урок, который она преподала мне в начале моего становления человеком: если член какой-то семьи отсутствует, никогда не спрашивай, где он. Чёрт возьми, ты и так это знаешь.
К моему облегчению, Эйбрам пропускает мой вопрос мимо ушей.
— Между прочим, спасибо тебе, — говорит ему Джули. Она всё еще подавлена, но потихоньку приходит в себя. — У меня еще не было шанса тебя поблагодарить.
Эйбрам оглядывается на неё.
— Спасибо? За что?
— За то, что вытащил нас из Голдмэна. Учитывая, что это произошло на третий день… — она машет забинтованной рукой. — Догадываюсь, что мы бы не протянули дольше.
Он переключает внимание на дорогу, отрицательно покачивая головой, но Джули продолжает.
— Я помню, ты сказал, что у тебя были другие причины бросить Аксиому, но ты по-прежнему сильно рискуешь, таская нас с собой. Если бы ты просто сбежал тайком, может быть, не считался бы сейчас дезертиром… спасибо.
— Я сделал это не ради вас, — говорит он с нотками брезгливости. — Зачем бы мне рисковать жизнью ради каких-то незнакомцев в тюрьме? У вас была информация о моей семье, Руководство хотело вас убить. Отличный повод для побега.
Джули хмурит брови.
— Знаешь что, задница. Я не говорила, что ты герой. Я просто поблагодарила.
Эйбрам мрачно посмеивается.
— Я бросил вас в тюрьму, наблюдал за вашими мучениями, потом увёз сюда, может, здесь бы вас убило моё начальство, а ты говоришь «спасибо», — он снова качает головой. — Я не должен был вмешиваться в естественный отбор. Вам явно не суждено его пройти.
Мои мысли уплывают далеко в темноту за окном, подальше от этой перепалки.
Я представляю одинокого М, бредущего по лесу. Он хватается за голову и стонет, пока прежняя жизнь устраивает в его мозгу гнездо. Может, М бросится в водопад, чтобы положить конец этой неразберихе в своей голове, и напуганная эгоистичная часть меня завидует ему. Завидует его простому поединку, ведь он выходит один на один с самим собой. Я понимаю, что такое внутренний конфликт, но бороться за или против других людей во внешнем мире… намного трудней.
Я смотрю на Джули через зеркало заднего вида в надежде установить какой- нибудь мысленный контакт, обменяться взглядами, которые скажут: «Вот мы вляпались!», но она оцепенело смотрит в окно позади нашего непробиваемого водителя, и молчит. Я пристально смотрю на неё, пытаясь поймать взгляд, но потом замечаю кое-что в окне за её головой. Две точки света проплывают между деревьями. Они появляются и исчезают, потом загораются вновь. Светлячки? Феи? В мое сознание проникают воспоминания, не те, которые прячутся в забытом подвале моей первой жизни, а те, которые появились в начале второй, но уже успели покрыться пылью. Я бродил по лесу в полном одиночестве, ведомый голодным зверем внутри меня. Я пытался собрать воедино кусочки реальности — что такое деревья, что такое животные, кто я такой — но реальность постоянно менялась. В лесу было что-то странное. В воздухе парили руки и тени, они светились, и сквозь отверстия в воздухе на меня смотрели лица. Кажется, это огни из того самого сна.
Парящие глаза. Чеширский кот. Огни ускоряются, приближаются, и завывание двигателя стирает мои причудливые воспоминания.
Это фары.
— Я думал, за нами будет большая погоня, — бормочет Эйбрам и прибавляет газу. Такая скорость опасна даже на скоростном шоссе, что уж говорить об усеянной листьями проселочной дороге. Я слышу, как позади меня щёлкают ремни безопасности.
Наши преследователи упорно приближаются. Скоро я уже могу рассмотреть контуры их автомобиля — он новее и быстрее. Это мятный Порше.
— Почему они на грёбаной спортивной тачке? — визжит Нора. — Ты столько лет на них работал, а водишь этот кусок дерьма?
— Мне нужно, чтобы ты заткнулась, — цедит Эйбрам сквозь стиснутые зубы. Он пытается не потерять управление, но скрипучая подвеска старого Форда не может смягчить бесконечные выбоины, и я чувствую, как стучит моя челюсть. Двигатель ревёт как раненый медведь.
Порше подъезжает почти вплотную и мигает дальним светом, как дружеское замечание от водителей: «Эй, приятель, у тебя габариты не работают». Затем он идёт на таран.