— В кювет, пожалуйста.

— Разреши ей уйти! — кричит Джули, её глаза начинают блестеть. — Она им не нужна, она не имеет к этому никакого отношения! Забирай нас, но отпусти её!

— Ты… новенькая, так? — хихикает Паркер. — Аксиома никого не отпускает. Нора спускается в грязную от засохших масляных потёков канаву бензоколонки. Паркер обходит её сзади, может, чтобы следить за нами, а может, чтобы обеспечить себе беспрепятственный обзор. Джули смотрит на Нору безмолвно и беспомощно. У Норы равнодушное лицо, но она тихонько кивает Джули, словно освобождая её от ответственности за то, что сейчас произойдёт.

Неужели это правда случится? Жизненный путь Норы Грин пролегал через долгие километры опасностей, горестей и одиночества, и оборвётся в этой канаве, потому что мужчина, которого она никогда раньше не встречала, увидел в телевизоре рыбу? Мой разум отказывается это принимать даже тогда, когда Паркер приставляет ей ко лбу пистолет. Даже тогда, когда Джули бросается к Норе, а солдаты отталкивают её к машине. Даже тогда, когда у меня перед глазами всё начинает плыть…

Но когда Паркер отворачивается, чтобы защититься от брызг крови, из темноты за его спиной появляется фигура. Огромная рука обвивает его вокруг шеи, а большая ладонь опускается на пистолет. Перед тем, как приятели Паркера открывают огонь, ему даются две сладкие секунды, чтобы осознать поворот судьбы. Затем рука разворачивает его к ним лицом, и он становится мясистым мягким щитом для человека, управляющего им, словно куклой. Пока люди Паркера набивают его грудь пулями, его пистолет делает то же самое с их головами, пока рука на его шее, наконец, не разжимается, и трое солдат не падают на землю.

Огромная рука принадлежит огромному мужчине. Высокому и грузному.

Бородатому и лысому. Его белая футболка запачкана грязью, потом и древесным соком, а теперь еще и залита кровью.

— Вспомнил, — говорит М, вытряхивая пистолет из безжизненной руки Паркера.

— Раньше был рестлером, морским пехотинцем, наёмником… много жестокости, — он с лёгким изумлением разглядывает тела, валяющиеся вокруг него. — Забавно. Всегда думал, что я поэт или что-то в этом духе.

Внутри меня происходит необыкновенное редкое явление. В груди появляется пузырь теплоты. В моей гортани возникают спазмы — я смеюсь.

М поворачивается к Норе.

— Ты в порядке?

Она слишком перепугана, чтобы отвечать, так что просто кивает.

— Закройте уши.

М растаптывает ногой головы дёргающихся тел, выполняя обязанность перед обществом, потом выходит из канавы с улыбкой на шрамированных губах.

— Привет, Арчи.

Я бегу к нему и обнимаю. Он хлопает огромными ручищами мне по спине, выбивая воздух из лёгких.

— Рад тебя видеть, М.

— Это Маркус.

— Боялся, что ты ушёл, чтобы…

— Да ну.

Этого ответа достаточно. Я, улыбаясь отступаю назад.

— Откуда ты взялся? — говорит Джули, убирая ладони от глаз Спраут. — Я думала, ты пошёл в лес.

— Я собирался, — он пожимает плечами. — Но природа скучна. На лице Норы появляется робкая улыбка.

— Спустился к заправке, чтобы найти пива… нашёл, — он морщится и потирает лоб. — Хотел проспаться… а вы шумите, ублюдки… — он разводит руками, показывая на забрызганный кровью Порше, сломанный догорающий пикап и трех мёртвых мужчин в бежевых куртках. — Какого чёрта?

— Маркус, — Нора трогает его за плечо. — Пока ты был в походе, столько всего произошло…

МЫ

В НЕБЕ ОЧЕНЬ тихо.

Если подняться достаточно высоко, тишина становится практически полной.

Нет ощущений, воспоминаний, разговоров на миллионах перекрывающих друг друга языках. Это место — одно из немногих на планете, где толком ничего не происходит. Даже птицы и насекомые ведут свои дела у поверхности земли. Шум пришёл сюда ненадолго лишь однажды, когда люди научились летать, когда они доверили свои жизни стратосфере и наполнили её страхами и фантазиями, ссорами и примирениями, сексом в туалете и паническими атаками. Но эта эпоха прошла как одиночный крик в кафедральном соборе, разнёсшийся эхом и затихший через секунду. Небо снова стало спокойным.

Некоторые из нас любят прятаться здесь. Наши середнячковые книги, апатичные жизни, не побеспокоенные агонией или экстазом, скучные жизненные моменты и воспоминания, — некоторым из нас нравится плыть сквозь новорождённые облака, купаться в пустоте, спасаясь от суматохи Библиотеки, и вздыхать.

Но кое-что нарушает их покой, разрывает мягкую тишину.

Радиоволны. Безмолвные в течение многих лет, они начинают настойчиво вибрировать. Впервые за десять лет бессмысленные записи и визг помех обретают значение.

Мы настраиваемся на их частоту и слушаем. Волнуются даже те, кто, вздыхая, прятались в тишине. Это музыка? Это послание надежды? Голоса, которые пытаются прийти к согласию и построить всё заново?

Нет.

Это вторжение. Захват. Неуклонно распространяющийся яд. Это военные, передающие информацию нелепым шифром, транслирующие злые намерения мультфильмами и картинками. В то же время, это охота. Мобилизация. Когтистая рука тянется, чтобы душить.

«Найдите их и верните обратно».