Что делать дальше?

Я опускаю взгляд на темную землю, покрытую мраком, и наугад пинаю камешек.

Что произойдет со мной в следующую минуту? Час? А что случится завтра?

Дома меня ждет лишь тишина и пустота, записка на холодильнике повествует о том, что родители вместе с братом уехали за город. Моей прабабушке, которая чудом еще жива, стало плохо, они уехали к ней, но постараются вернуться завтра.

Я фыркаю, дочитав записку, комкаю её и выбрасываю в урну. Затем брожу по кухне, включаю свет, наливаю себе стакан воды и разом осушаю его. Неприятное чувство усталости никак не исчезает. Даже тогда, когда я, потирая заднюю часть шеи, прохожу в гостиную и валюсь на диван.

Загорается экран телефона. Гаджет начинает вибрировать.

Я закатываю глаза, со стоном усаживаюсь на диване и поднимаю мобильный, отвечая на звонок.

– Привет, Брук.
– почти веселым, вечно бодрым голосом говорит Софи, одна из моих хороших знакомых. Мы с ней дружим, если я не ошибаюсь, с первого класса, но еще никогда не были так близки, как сейчас.
– Ну что, что-то узнала?

– Да ничего особенного.
– отвечаю я, упираясь взглядом в стену.
– Помнишь Нэнси? Ну вот, я с ней говорила.

– И что она?

– Она уверена, что Мел с Ким уехали.

Повисает тишина, я коротко вздыхаю.

– Ну-у, это хорошо. То есть, теперь мы хоть знаем, что их не похитили и не убили.

– Откуда мы можем это знать?
– раздраженно говорю я.
– Если они не по своей воле уехали? Черт, Мел бы сказала.

– Брук, я понимаю, что ты расстроена и не можешь поверить, что она тебя предала, но, может, тебе стоит...

– Нет, не стоит.
– обрываю Софи я.
– Мел не могла уехать, не попрощавшись, ясно? Она бы дала знать.

– А если ты не знала её? Что, если она всё время водила тебя за нос?

Я откидываюсь на подушку.

– Ты вообще себя слышишь?

– Слышу.
– раздраженно произносит София.
– А ты подумай! Она уехала, ничего не сказав. Ладно, я не обижаюсь, мы не были так близки, как вы с ней, но она ведь бросила тебя! Вы же столько лет дружили!

– Дружили.

– Ну вот!
– возбужденно подтверждает она свои догадки.
– Может, нет? Ну, в смысле, если для неё это была вовсе не дружба?

– Софи, ты о Мел говоришь, а не об Иуде.

Она смеется, но я понимаю, что это совсем не искренне.

– С ними всё хорошо, я уверена.

С таким настроем я выхожу на улицу на следующий день, желая одного - прогуляться по местам, где мы когда-то гуляли с Мел и Ким. Странно, что я всё-еще надеюсь встретить их где-то там, сидящими на скамье, но опускаюсь на влажное дерево совсем сама.

Дни проходят стремительно, всё происходит, будто не со мной.

Полиция находит что-то в двух шагах от дома Мелани.

Две пары старых кед с потертыми носками, футболка с эмблемой группы "Black Sabbath", куртка грифельного цвета с высоким воротником и коричневая вязанная шапка - всё это лежит в паре метрах от самих тел.

Я смотрю телевизор, не думая ни о чем, но именно эти вещи привлекают внимание. Настолько, что я откладываю свою бутылку в сторону и выравниваюсь, чтобы внимательней разглядеть всё это.

"Найдены сожженные тела двух, предположительно, девушек, документов при себе нет, пропали личные вещи из сумок и карманов. Эксперты скажут больше..."

Я еще минуту сижу в полной тишине.

Да нет, глупость какая, это не могут быть они.

Мел с Ким уехали. Ведь так?

Но когда к полицейским подбегает женщина, в которой я с трудом узнаю миссис Камбелл, и кричит "Моя дочь!", сердце проваливается куда-то вниз.

Неужели это и есть они? Эти два черных обугленных трупа - мои подруги?

Я даже не плачу. Наверное, со стороны я выгляжу, как бесчувственный кусок мяса. А точнее, как кусок мяса, которому позарез нужно выпить. Поэтому я и поднимаюсь с дивана, иду на кухню и достаю себе бутылку вина.

Глава 4. Ergo bibamus

Ким защищала свою любовь, не понимая, что её жестоко обманули. Еще хуже то, что она не только повелась на симпатичное лицо и уверенный голос, но и потянула за собой Мел. Как по мне, так это - чистой воды предательство. Вкупе с глупостью и наивностью, что не удивительно.

Я не слушала то, о чем говорили ведущие в новостях, не отвечала на звонки родителей погибших девушек, их и своих друзей. Не хотелось видеть даже своих родителей, не хотелось читать жалость в их глазах.