– И сколько же займет моя подготовка?

– Три месяца.
– отвечает старик. Я ошарашенно смотрю на него, но Аларик этого, видимо, не замечает.
– Через три месяца я приму тебя в Дом.

Я опускаю голову.

– Вы уверены, что это необходимо?
– почти шепотом спрашиваю я.
– Что всё это нужно? Я ведь... я буду молчать, клянусь. Никому не выдам местонахождение этого места, да и...

– Нет, Брук, ты не можешь уйти.
– мягким, но вместе с тем утвердительным тоном говорит Аларик.
– Прости. Так что нам нужно выяснить, чем ты будешь заниматься все эти три месяца.

Я сжимаю губы и озадаченно потираю шею.

– Я смогу общаться с семьей?

– По мобильной связи, разумеется.

– Но у меня забрали телефон.

– Для твоего же блага, солнце. Но ты не переживай, мы будем выдавать тебе мобильный телефон раз в неделю, чтобы ты узнала, как дела у твоих родных и рассказала, что с тобой всё в порядке и переживать нет смысла.

Я болезненно морщусь.

Раз в неделю слышать их голоса.

Всего раз в неделю!

Ненавижу, ненавижу, ненавижу...

Становится холодно, будто меня обдало ветром, и я обнимаю себя руками.

– Думаю, какие-то элементарные задания вроде стирки или готовки ты выполнять можешь, поэтому будешь помогать Феликсу. Он научит тебя всему, что тебе пригодится, а однажды ты попадешь на настоящее задание. Когда созреешь.

– И как узнать, что я созрела для этого?
– вяло шевеля губами, спрашиваю я.

– Ты сама придешь ко мне и скажешь, что готова.
– хлопает в ладоши мужчина. На его лице играют блики и на секунду мне становится не по себе.
– За работу ты будешь получать зарплату. Думаю, сойдемся на пятидесяти долларах в неделю.

Ну это всяко лучше той мелочи, которую мне выделяли на завтраки.

– Первое время ты не сможешь выходить за пределы отеля. Только по заданию или в сопровождении члена Дома.

– То есть, меня будут держать здесь, как заложника?
– вырывается у меня.
– Я не жертва обстоятельств, какой меня считают. Я сама выбрала нечто подобное.

– Что-то не заметил рвения к вступлению в наше братство.

– Я не выбирала Дом. Я выбрала свободу, но её у меня отбирают. Снова.

– Это ненадолго.
– успокаивает меня мужчина.
– Как я уже сказал, такие меры предпринимаются только первое время. Тебе не стоит так переживать, Брук.

– Никто и не переживает.

– У тебя есть шанс показать себя и доказать всем нам, что ты чего-то стоишь.
– поучительно вскинув указательный палец, сипит Аларик.
– Всё это выражается в том, как ты поведешь себя в такой обстановке. Любой дурак может выжить в родительском доме под присмотром, а вот в одиночку, работая, без поддержки семьи - уже проблемно.

– Я смогу, мистер Клиффорд.
– уверяю я старика.
– Вы еще будете гордиться тем, что я живу в Вашем доме.

– Очень на это надеюсь, солнце.

***

Я захожу в свою новую комнату и оглядываюсь, попутно опуская сумку на пол.

По периметру стоят три кровати. Одна из них - с всклокоченной постелью ядовито-зеленого цвета, на изголовье которой висят несколько футболок, а по одеялу разбросаны интересные украшения в виде сережек с перьями и кожаных напульсников. На стене у кровати - парочка небольших глянцевых плакатов, на полу - уютный коричневый ковер.

Вторая же выглядит опрятней даже не смотря на пугающее количество мелков для рисования и большого альбома с тонкой изорванной обложкой. Постель заправлена, на стене висят прикрепленные к обоям фотографии незнакомых мне людей, лица которых перечеркнуты двумя красными линиями.

Последняя кровать пустует, ведь на ней, вокруг и над не находится ровным счетом ничего - пустой пол, пустые стены, пустой матрас. Наверняка это пустое пространство предназначено для меня.

Все комоды и тумбочки завалены вещами, а книжный шкаф - книгами. Старыми и новыми. Почти повсюду на стенах пестрят картины - натюрморты, пейзажи, портреты, и я мысленно восхищаюсь таким манящим разнообразием. А затем моё внимание привлекает огромный холст с одним зеленым кругом посередине. Внутри - силуэт девушки-гимнастки, стоящей на руках, а в самом углу витьеватыми буквами выписано имя "Клеменс".

Я прохожу к центральному окну и распахиваю его настежь, сразу опуская голову и оценивая высоту.

– Не советую.
– раздается чей-то голос позади.
– Днем во дворе полно народу, а ночью мы выпускаем собак.

Я оборачиваюсь.

Оливковые глаза. Вот правда, они на самом деле оливковые! И лицо необычайно-светлое, но ничуть не уставшее, а такое, какое может быть у человека, с утра умытого холодной водой.

Незнакомка стоит ровно, тонкие руки придерживают невесомую ткань платья, а волосы треплет внезапно налетевший сквозь окно порыв ветра.