– Есть какие-то моменты, которые тебе хотелось бы уточнить?
– неожиданно сиплым голосом говорит мужчина, при потирая переносицу двумя пальцами. Я откидываю пару надоедливых прядей с лица и обращаю на Эвана тяжёлый взгляд.

– Рука когда-нибудь перестанет дрожать? В смысле, она в любом случае дрожит и это мешает. Если я буду чаще тренироваться, станет лучше?

– А ты перестань трястись.
– наемник хрипло хохочет и с усмешкой принимается меня рассматривать.
– Выпусти кому-то пулю в голову и рука сразу же успокоится. Ладно, на самом деле будет лучше. А пока просто стреляй двумя руками, как я и показывал.

– Спасибо за совет.
– говорю я.
– А ты? Тебе понадобилось много времени, чтобы научиться нормально стрелять?

– Смотря что ты считаешь нормальной стрельбой. Жизнь мне не дала особо много времени для обучения. Либо ты, либо тебя. Если будешь тренироваться регулярно, то уже через неделю будут заметны результаты. Главное - чувствуй оружие, словно продолжение собственной кисти, как часть себя. И ничего не бойся. Ах да, еще одно.
– Эван хлопает в ладоши и в помещении раздается эхо.
– Когда придется стрелять, то стреляй сразу в голову. Так смерть гарантируема.

– Буду стараться.

– Можешь тренироваться здесь. Вот тебе ключи.
– наемник достает из кармана связку металлических ключей и со звоном кидает на столик. Я благодарно киваю и, подхватив ключи, прячу их в карман своего рюкзака.

– Если честно, то пистолет - далеко не мое любимое оружие.
– продолжает вещать Эван.
– Когда я был в Сирии, то вообще им не пользовался.
– б лондин безразлично пожимает плечами.

Я удивленно вскидываю брови.

– Ты служил в Сирии? Оттуда возвращаются немного того.
– и красноречиво кручу пальцем у виска.

Эван громко и заливисто хохочет, запрокидывая голову назад.

– Служил с боевиками, родная моя.
– обратив на меня взгляд веселых глаз, уточняет мужчина.

Я застегиваю молнию на рюкзаке и возвращаюсь в исходное положение.

– И как там, в Сирии?

– Там охуенно. Один из лучших моментов моей жизни. Правда, до сих пор помню запах горелого и гниющего мяса, но это не мешает мне есть стейки.
– киллер улыбается, покачивая головой.
– Скоро здесь может начаться точно такая же Сирия, так что увидишь все, Бруклин. Хотя стоит отметить, что у сирийских боевиков свои религиозные заморочки, знаешь ли. Так что там чуть больше нюансов, чем будет здесь. У наших боевиков нет каких-то определенных духовных скрепов, как по мне.

Я молча слушаю наёмника, скрестив руки на груди.

– Далеко не каждый может назвать Сирию одним из лучших моментов своей жизни.
– я с печальной ухмылкой качаю головой и, облизнувшись, улыбаюсь.
– Расскажи мне что-нибудь ещё.

– Что-нибудь это что?
– Эван хмыкает и присаживается на край стола.

– Не знаю даже. Что-нибудь о своем прошлом, о семье (есть она у тебя есть, конечно), о том, откуда тебя знает Аларик. В общем, предоставляю тебе свободный выбор. Если не захочешь рассказывать, настаивать не буду.
– я пожимаю плечами и снова шмыгаю носом.

– Чтоб тебе такого рассказать...
– нараспев проговаривает наемник, щуря глаза, отчего на его лице появляются мелкие морщинки.
– В Сирии я был на задании от правительства, хоть и воевал среди боевиков. Было сложно попасть к ним. Кстати, я вроде как ислам принял.

Он беззаботно улыбается. Я фыркаю.

– Мусульманин, значит? Неожиданно, но критиковать и обсуждать это я не стану. Вообще все эти возбужденные обсуждения и столкновения на религиозной почве - полная ерунда. Хочешь называть своего бога Аллахом - пожалуйста. Веришь, что существуют какие-то там посланники Бога на Земле - браво, ты сделал свой выбор. Я вот вообще не крещенная. Правда, в десять лет меня облили якобы святой водой... На этом мои посещения церкви закончились. И раз уж зашла такая тема, то я верю в Бога, но не верю в церковь. Сомневаюсь, что Богу нужно всё это дерьмо, когда люди просто-напросто выкладывают деньги священникам, а те покупают себе домишки за городом. Зачем Богу любить фанатиков или тех, кто молится не из чистых побуждений?

– Семья у меня была просто образцовой, можно сказать. Зацени.
– Эван закатывает правый рукав кофты и демонстрирует протяжный и достаточно неровный шрам около локтя. Я касаюсь отметины кончиками и пальцев и убираю руку, вскидывая взгляд на лицо Майклсона.

– Мне было тогда лет десять. Мама ебанула меня бутылкой за то, что я слишком громко гремел посудой на кухне, когда кормил брата. И не мусульманин я. У меня свой Бог. Клал я на все это шоу с религиями. Ты права, что могу сказать еще. Иногда кажется, что не только я, но и Бог клал на религию.

Мы оба замолкаем.

– Теперь я понимаю твоё отношение к семье.
– замечаю я.
– Вот тебе и справедливость, равенство и принятие родителями их детей. Но сейчас всё изменилось. Сейчас люди цепляются друг за друга, будто если они в большинстве, то всё образумится. Это покруче стадного инстинкта. У нас в городе люди и вовсе не ходят в одиночку. А тех, кто ходят, считают психами.

– У нас родители принимали только наркотики и бухло, но никак не своих детей. Мы для них были просто напоминанием о дороговизне гондонов во времена их молодости.
– наемник лишь поудобнее усаживается на столике и складывает руки на груди.
– Я не отрицаю того, что существует целая куча нормальных семей, но в большинстве своем родственники просто в какой-то мере ломают тебя. Вечные, даже негласные, ограничения. Мне легче без семьи.