– Да брось, Мари, - весело сказал тогда Силантий.
– Пара микронов всего, подумаешь...

Лучше бы он этого не говорил. Мари тут же высвободилась из рук Силантия и исчезла во вращающемся вихре.

– Мари, постой!
– закричал Силантий.
– Я пошутил!

Но было уже поздно - Мари исчезла. Силантий помотал головой и шагнул во второй вихрь.

Он всю ночь думал о случившемся, пытался представить себе последствия своих глупых слов, подходил к окну гостиницы и смотрел на трубы Запорожского металлургического комбината.

На следующей встрече Силантия ожидал сюрприз - вместо Мари, на мостике его встретила похожая на Наташу Ростову девушка в белом платье из газового шифона. Танцуя какой-то странный медленный танец, Силантий начал понимать - чего лишился по собственной глупости. Танец был лицемерно манерным и глупым, его движения насквозь фальшивыми, а партнершу можно было держать только за кончики пальцев. С аргентинским танго этот танец не мог идти ни в какое сравнение. Мало того. Когда Силантий пытался заговорить с Наташей Ростовой, та прикладывала к его губам ладошку в белой длинной перчатке и, томно прикрыв глаза, говорила:

– Тс-с-с! Дуб еще не расцвел.

Силантий промучился весь танец, а когда, наконец, появились спасительные вращающиеся вихри, крикнул вслед удаляющейся Наташе:

– Скажите Мари, что я все понял! Умоляю!

Но в ответ он получил только быстрый и небрежный воздушный поцелуй.

В следующий раз все было еще хуже. Тогда ему пришлось танцевать с дородной украинской казачкой. Казачка бегала вокруг Силантия, уперев руки в бока, а сам он приседал с широко расставленными руками и высоко подпрыгивал, разводя ноги в стороны под прямым углом.

– Тю!
– кричала казачка Силантию.
– Какой смешной охвицэр! Та у нас в селе останние парубки краще танцюють! Выще трэба сигать! Ты мэнэ чуешь, охвицэр? Выще!

Вообще-то, с точки зрения танцевального Космоса, она была абсолютно права - узкие капитанского брюки Силантия и сильно приталенный мундир совершенно не годились для таких прыжков. И в конце этого сеанса он совершенно оскандалился - во время одного из подпрыгиваний его брюки лопнули в самом неподходящем месте. Когда казачка, тюкая и тихо поругиваясь, шла к вихрю, Силантий бежал за ней, придерживая прореху в брюках, и умолял передать Мари несколько слов или хотя бы коротенькую записку. Но его мольбы не возымели на бездушную казачку никакого действия.

– Тю!
– сказала она, перед тем как исчезнуть из жизни Силантия навсегда.

Но через два сеанса (пляска с саблями и полонез) Мари все же вернулась, и Силантий понял, что прощен.

– Ты все понял, глупый?
– спросила она.

– Да!
– закричал Силантий, как ненормальный.- Абсолютно все!

– Тогда продолжим, - сказала Мари, прижимаясь к нему всем телом.- Правильная установка двигателя очень важна...

Несмотря на бурю страстей, которые чуть не погубили крейсер "Ломотанго" прямо на космических стапелях, жизнь Силантия в сталелитейном мире проходили рутинно.

Обычно, когда вихрь опадал, его встречали бурными аплодисментами, а затем вручали огромный букет цветов, брали под руки и провожали на железнодорожный вокзал (или в аэропорт). Часто для него выкупали отдельный вагон СВ или даже целый салон реактивного самолета. Такое внимание было Силантию приятно, но на глубинном уровне оно его не затрагивало. Тем более, что он часто наблюдал в глазах провожающих смесь удивления, неуверенности в себе и даже страха. И это выражение в глазах провожающих коллег иногда его удивляло, но как только колеса самолета отрывались от взлетной полосы, Силантий обо всем забывал и думал только о предстоящей встрече с Мари, о новых танцах и о своем прекрасном Танцевальном Космосе.

Глава VII

О чем молчал Нострадамус

Силантий не знал, что пока он путешествовал по сталелитейным предприятиям, в кабинете Бычина непрерывно звонил телефон и этот звон почти довел последнего до крайней стадии психического истощения.

Директора сталелитейных заводов со всех концов страны звонили Бычину и проклинали его. Они непрерывно спрашивали - куда им теперь девать сверхплановую продукцию, и кто он такой, и что он о себе думает, и так далее, и тому подобное. А еще они совестили его и обзывали последними словами.

Сначала Бычин пробовал огрызаться, но его всегда грубо обрывали и призывали к молчанию. В итоге, он начал постепенно опускаться - перестал бриться и, слушая стоны своих далеких коллег, прихлебывал коньяк прямо из горлышка. Кризис наступил, когда Бычину позвонил директор Норильского Комбината.