Теперь я не узнавала его, с него будто слетел кожух постоянной сдержанности, осторожности. Горячая натура, так говорят про таких людей. К ним не возможно не тянуться, но их импульсивность может быть разрушительна.

– Я хочу такую фирму, где каждый сотрудник – та индивидуальность, что вносит свой вклад в создание общей мозаики успеха. Каждый не винтик, не шурупчик, а важная составляющая. Полноценный член команды со своим видением, которое берется в расчет остальными. И отношение к нему соответствующее. Каждый болеет за общее дело и за свой, скажем так, «участок» работы, ответственности. Каждый больше чем сотрудник, а как друг. Понимаете меня?

Невероятно для мужчины его лет исповедовать и демонстрировать такую «веру в человека». Невероятно, но… нельзя не восхититься. И поскольку эта вера и цель – весь он, суть его магнетизма, понимаю, почему другие зажигаются тем же огнем...

– Да, понимаю, - чуть осипшим голосом ответила я после небольшой паузы.

Испытующий горящий взгляд сменился насмешливым и недоверчивым. Он покачал головой:

– У вас на лице все написано. Что вы на самом деле думаете?

Прочел меня. Причем легко. Тревожное предчувствие холодком свернулось под ложечкой.Вновь зашевелившись на месте, поправив не нуждающиеся в этом волосы, я попыталась подобрать ускользающие слова. Он опередил, поспешно заявив:

– Давайте так: сегодня и впредь между нами никаких недосказанностей. Мы будем искренни друг с другом, честны и максимально открыты. Забудьте про субординацию, я вообще не сторонник ее.

«Я целиком и полностью за фамильярность».

И в этом похож на брата. Я стиснула челюсти, на миг отвела взгляд. А Вадим с каким-то пугающим вызовом в глазах ждал моих слов.

Откровенность, открытость… Похвальны. С некоторых пор поставлены мною во главу угла. Но для нас с ним… Весьма зыбкие пути для двух людей, едва знающих друг друга. Но он снова давит, спешит и горячится. Какую цель он преследует, затеяв этот разговор? Разговор, обстоятельства которого изначально были неправильно организованы, которые не одобрила бы ни за что.

Повернув голову, я через лобовое стекло смотрела на вычищенные ромбы дорожки, ведущей к белым пластиковым дверям аптеки. Поднявшийся ветерок играл с горсточками снега, тонкими змейками пуская их пробежаться по пустому серому пространству, а затем пряча в нагребенном по самые перила лестницы сугробе.

Все меняется. Сейчас это лишь шаловливые порывы ветра, а завтра нас ждет сильный морозный ветер.

Я поежилась.

– Вы осуждаете, - мрачно заключил он. Я, тут же повернувшись к нему, бросила:

– Нет. И не стала бы.

Несколько секунд мы глядели друга на друга не произнося ни слова. В серовато-синем сумраке я различала, как замерцали его глаза, разгладилась морщинка на лбу, дернулся один уголок рта.

Неоднозначная ситуация и нагнетающая эмоции, и разряжающая атмосферу. Разговор, который следует деликатно прервать, - не имею достаточно рассудительности и сил, чтобы пройти через него.

И ощущение, что он читает мои мысли, - напрягает, поражает.

– Вы идеалист, - добавила я, уступив напору его безмолвия и выжидательного взгляда. – Это странное качество для зрелого мужчины, но не отрицательное.

Он усмехнулся:

– Уверены? Моя мать тоже называет меня идеалистом, но ставит жирный минус за это.

Я спрятала глаза, опустив взгляд на свои руки, переплетенные на сумке. Дима никогда не говорил о матери. Наши беседы темы семьи ни разу не касались. Способ держать человека на некоторой дистанции - он применял его, я применяла. Вероятно, бессознательно. Сейчас Вадим в одном коротком предложении сумел не просто упомянуть мать. Его слова внезапно позволили мне представить ее и его рядом, в общении. Видимо, необыкновенная женщина, неординарная. Судя по его ироничному, но мягкому тону и застывшей в глубине глаз грусти, она дорога ему, равно как и он дорог ей, у них есть тепло взаимопонимания. И он постоянно переживает за нее. Она за него, похоже, тоже…

Тревожащий холодок под ложечкой снова напомнил о себе. С еще большей остротой я почувствовала необходимость закончить этот разговор. Каким-то образом.

Уйти, закрыться. Не отвечать, не смотреть на него.

– Вот поэтому считаю первостепенным ко всем найти подход. Но к вам… Почему все так… сложно? Имею в виду себя и вас. Я не враг вам, но вижу, знаю, что вы не желаете со мной говорить и вообще стараетесь меня избегать.

Я застыла на месте, уставившись прямо перед собой.

– Вот поэтому я и хочу пробиться к вам, это важно. Поэтому и говорил об искренности и открытости.

Наблюдая через лобовое стекло за скользящими по расчищенной дорожке извивающимися снежными змейками, все чаще закручивающимися в замысловатые узоры из колец, я отметила: ветер усиливается… Прислушалась к урчанию двигателя.

– Да, я понимаю, как дурно поступил в тот первый день, когда мы встретились. В тот же вечер я сильно пожалел об этом. Когда услышал ваш телефонный разговор…

Его голос обжигал жаром просьбы, ранил металлом категоричного тона.

Стремится быть максимально откровенным.