Эфриэл скользнул к ней от окна, как тень. Теперь они стояли лицом к лицу, и Бранвен воинственно выпятила подбородок, показывая, что уступать не собирается.

– Если это и в самом деле так, как ты говоришь, я не могу принять твою жертву, - сказал Эфриэл.
– Придется мне остаться в твоем мире навсегда. Как забавно - звезда небесная упала на землю и сгорела дотла.

– Почему это ты не можешь принять?..
– пробормотала Бранвен, разом теряя смелость. Она потупилась и затеребила конец косы, пальцы ее дрожали.

– Разве я могу взять женщину, если противен ей?

– Ты не противен...
– ответила Бранвен еле слышно. Она уже сто раз пожалела об опрометчивых словах.
– Не противен, совсем наоборот...

Они надолго замолчали, а потом Эфриэл заговорил:

– Помнишь, на Хальконовой круче, когда мы чудом спаслись, ты сказала, что не надо стесняться благодарности. Теперь настала моя очередь сказать: не надо стесняться любви. Поистине, я так часто произносил это слово, что порядком затаскал его за несколько сотен лет. Но с тобой снова чувствую вкус новизны, когда говорю про любовь. Не может ли случиться так, что ты скрываешь больше, чем я надеюсь?

– Твои речи слишком мудрены для обыкновенной смертной, - Бранвен говорила тихо, и Эфриэлу пришлось наклониться к самым ее устам, чтобы расслышать.
– Не мог бы ты сказать проще?

– Не могла бы ты сказать, что полюбила меня?

– Но и ты не сказал мне этого.

Эфриэл взял ее за подбородок, заставляя поднять голову, но Бранвен зажмурилась, боясь, что сдастся, едва их взгляды встретятся.

– В этом я виноват перед тобой, - признал сид.

– Раньше ты не скупился на красивое вранье, а теперь я не слышу и этого, - сказала Бранвен с обидой.

– Иногда мужчине труднее говорить о своих чувствах, чем женщине.

– Разве такое бывает?
– Бранвен открыла глаза и смотрела вопросительно.

Эфриэл почертил пальцем контур ее бровей, щек и губ. Когда он коснулся нежного девичьего рта, губы Бранвен затрепетали, словно она хотела что-то сказать, но не решалась.

– Такое бывает, Бранвен из Роренброка. Мужчина зачастую молчит, когда чувства его истинны.

– Ты говоришь это искренне, или обманываешь меня?

– На сей раз искренне. Но не знаю, поверишь ли ты.

– И я не знаю...

– Конечно, тебе трудно поверить. Я и сам бы не поверил. Но вот оно, случилось. Я жил в свое удовольствие, ел, пил, охотился на оленей и женщин, и вдруг... задумался, что закат красив, и что розы пахнут так дивно, когда ты рядом со мной. Наверное, я полюбил тебя с первого взгляда, но противился этой любви, потому что она странная, почти невозможная. Но она такая прекрасная, Бранвен. И она прекрасная только благодаря тебе. Вот я и признался. Что скажешь ты?

Девушка несколько раз вздохнула, расплела и заплела конец косы и прижала ладони ко лбу.

– Все это слишком сложно для меня. Разум говорит, чтобы я не поддавалась твоим чарам, а сердце требует иного.

– Серьезные соперники, - признал Эфриэл.
– И кого же ты послушаешь?

– Разве женщины слушают разум, когда говорит сердце. Пусть так. Я тоже признаюсь, что полюбила тебя. Говорят, любовь - она как свет, в мешок не спрячешь. Вот и я пыталась спрятать, но тщетно. Теперь ты доволен? Когда я думаю о тебе, когда вижу тебя - у меня дрожит душа, но не от страха, а от нежности. Хотела бы я, чтобы и ты испытывал то же самое.

– Увы, мне никогда не испытать ничего подобного, - ответил Эфриэл, увлекая ее в сторону кровати. Девушка подчинилась, двигаясь, как во сне.
– У сидов нет души. И мне никогда не почувствовать того, что чувствуешь ты.

– Что же любовь для тебя?
– Бранвен позволила уложить себя на постель, и плечи ее утонули в подушках.

– Когда я думаю о тебе, - повторил Эфриэл ее слова, - то чувствую любовь ближе собственной кожи, словно она въелась в мое существо. Я боролся с ней, но проиграл. Потому что бороться с настоящей любовью - все равно, что бороться с собственной тенью.

– Ах, как мне узнать, не ложь ли это?

– Только поверить, по-другому не получится.

Девственницы Эфриэлу попадались гораздо реже, чем можно было представить. А смертные девственницы - ни разу. Обычно его вызывали женщины. Женщины смелые, развратные и тоскующие. С ними все происходило иначе. А эта была нежная, как лебяжий пух, и чистая, как первый снег. И так получилось, что именно ему предстояло оставить первый след и на этом прекрасном теле, и на прекрасной душе. Почти юношеское волнение охватило его, и сердце застучало быстро, как у юнца перед встречей с его первой женщиной. Словно вернулась давно позабытая весна, хотя за окном снег бил в ставни.