— Тебе бы дрессировщицей работать.

— Хватит спать, цаца!

— Крокодила бы тебе в женихи.

— Вставай! — Мариночка засунула кулак ему под ребро, подергала волосы на его голове, пощипала тощую шею, поцарапала плечо…

— Пожалей меня, — стонал Полетаев, корчась, ежась и вяло отбиваясь от множества Мариночкиных рук, — у меня аллергия на солнце, воздух и воду, то есть на всех наших лучших друзей.

— А трахаться когда? — не унималась Мариночка. Она растянула резинку на его трусах и отпустила — резинка чувствительно стеганула по коже. — Давай под газеткой!

— Ты что, с ума сошла?! — возмутился Полетаев и сел. — Да я когда в кино вижу, как целуются, из зала выхожу, а ты предлагаешь такое!

— Я должна для твоего фильма репетировать!

— Только не здесь! — взмолился Полетаев. — Вон туда отползи, под кустики, и репетируй. Там никого нет.

— А где никого — так скучно.

— Эксгибиционистка ты самая настоящая, — Полетаев оглядел пляж, — репетируй вон с каким-нибудь мэном, видишь, сидят двое, тоже скучают, а я посплю.

— Я твоя жена, а ты мне такое предлагаешь !

— Ты в первую очередь актриса, — нашелся Полетаев, — а я не актер, я сценарист, так что мне надо к этому привыкать…

— Привыкать?

— …чтобы не мучиться от ревности.

— О’кей! — Мариночка вскочила, тряхнула головой, как молодая лошадь, и прямиком направилась к тем двоим, один из которых, потрясенно поглядев в сторону Полетаева, без лишних раздумий отправился за Мариночкой в кусты.

Да что ж это делается такое, искренне возмутился Полетаев, вдруг ощутив горькую боль от совершившейся у него прямо на глазах преступной измены, нет, на такой распущенной девице я жениться не могу.

— Крутой мэн, — ввернувшись вскоре, сообщила Полетаеву Мариночка, — сними его в кино в паре со мной, будет классно!

— Изменщица! — вскрикнул Полетаев и, вскочив, ударил Мариночку по руке. — Я нарочно проверял тебя! — Он начал торопливо одеваться, прыгая то на одной, то на другой ноге. — Такая подлость за три дня до свадьбы!

По щекам Мариночки поползли крупные слезы.

— Мне верная нужна, преданная девушка! — продолжал кричать Полетаев, пытаясь застегнуть пуговицы рубашки. — А ты… ты… распутная дрянь!

— Но ты же са-а-ам? — плакала Мариночка.

— Развратила вас пресса! Растлило телевиденье!

— Но ты же са-а-ам!

— Отстань!

— Са-а-ам!

— Замолчи!

— Са-а-ам ска-а-азал!

Мариночка бежала следом за Полетаевым, но чемпион, дотоле спавший в нем беспробудно, вдруг очнулся, вырвался далеко вперед и сделал великолепный прыжок — прямо на подножку отходящего неизвестно куда автобуса. Мелькнуло и скрылось плачущее лицо Мариночки. Вот, новый поворот. Спасибо, брат. Кажется, спасен.

Кажется, спасен.

Кажется, спасен.

Хотелось, как в детстве, смотреть на мир через подзорную трубы газеты.

Хотелось затянуть громко, на весь автобус: "Зори ясные над Днiпром… "

* * *

На драматургине не было лица. То есть в самом прямом смысле. Если бы не канареечная майка, Полетаев ее бы ни за что не узнал. Лишенная косметики, она оказалась безресницей, безбровой, даже почти безносой. Только щеки свисали, как бакенбарды.

— Не обращайте внимания на мой вид, голубчик, — сказала она, пропуская Полетаев в будуар. При слабом голубоватом свете настольной лампы картиночки, виньеточки, пупсики и японочки показались ему такими же безжизнными, как сама хозяйка. — Я только что из палаты реанимации.

Полетаев, не зная, как благопристойней выразить свое сочувствие, только склонил голову.

— Садитесь в кресло, дорогой. Виски? Ликер?

— Ликер, пожалуйста.

— Поверьте, мой друг, мне сегодня хочется забыться. Если бы вы только видели ту страшную картину…

По личику одного из полированных амурчиков поползла лужица пролитого драматургиней ликера. Полетаев сделал глоток и поставил на кудряшку другого амурчика рюмку.

— Я, наверное, все-таки не вовремя, — сказал он, — в такой час.

— Нет, нет, золотой мой, искусство обречено спасать нас. Тем более, что именно вчера я говорила о вашей пьесе с одним достаточно молодым, но подающим огромные надежды режиссером, он прочитал…

— Прочитал?! — встрепенулся Полетаев и, схватив со стола рюмку, осушил ее.

— …и остался доволен, круто, говорит, заверчено, жизненная коллизия, яркий герой…

Полетаев, заслушавшись, сам налил себе еще ликера и сомнамбулически выпил.

— …такую пьесу поставить — успех неминуем.